BIBLIO ITALIA   Библиотека итальянской литературы - 13 век
 

Guido Cavalcanti

 

~1250-1300

 

Гвидо Кавальканти

 

 

GUIDO CAVALCANTI – ГВИДО КАВАЛЬКАНТИ

(Флоренция, ~1250 - 1300)

Сын Кавальканте де' Кавальканти, которого Данте поместит среди еретиков в Х песне своего «Ада», Гвидо родился не позднее 1259 г., поскольку в 1284 г. он уже участвовал в первый раз в заседаниях Общего Совета флорентийской Коммуны, а эту должность можно было получить только по достижении 25-летнего возраста. Однако возможно, что он родился значительно раньше, примерно около 1250 г., если верно то, что до 1280 г. ему был посвящен «Tractatus de summa felicitate» или «Quaestio de felicitate» Якопо да Пистойя, магистра искусств, то есть профессора факультета искусств, по всей вероятности Болонского университета,- а подобное академическое сочинение наверняка было посвящено близкому другу, а не совсем молодому человеку, которым должен был быть Кавальканти до 1280 г., если бы родился в 1259 г.

Принимал активное участие в политической жизни, выступая, как и Данте, (который в «Новой Жизни» называет его первым из своих друзей), в партии Белых Гвельфов, признанными руководителями которой были члены семейства Черки. Кроме этого, он был назначен членом Общего Совета и в 1290 г. Однако его политическая карьера была прервана принятием «Уложений о справедливости» Джана делла Белла и следующих за ними указов в 1295 г., по которым запрещалось записываться в цеха тем, у кого в семье было более двух milites или нобили, а семейство Кавальканти намного превосходило этот предел (в отличие от семьи Алигьери, чем и объясняется тот факт, что Данте смог в своей карьере дойти даже до Приората).

Сохранилось много свидетельств его порывистого и раздражительного характера, а также его бережливости, если не скупости. Он был среди тех, кто поддержал мирное соглашение Кардинала Латино в 1280 г. Политическому примирению обязан и его брак с Биче, или Беатриче, дочерью Фаринаты дельи Уберти, заключенный в 1267 г. Но его настоящий темперамент проявился в иной ситуации: он публично убил Корсо Донати, главаря Черных гвельфов (который, впрочем, якобы покушался на его жизнь во время паломничества к знаменитому испанскому святилищу С.Джакомо ди Компостела), а 24 июня 1300 г., по соображениям общественной безопасности, декретом приоров был осужден на изгнание в Сардзану. 19 августа из-за малярии ему было разрешено вернуться во Флоренцию (Данте в одном утерянном письме отрицает, что имел отношение к решению властей отозвать Кавальканти из ссылки, поскольку уже не был приором). Кавальканти умер через несколько дней. Из регистра умерших церкви Санта Репарата (фундамент которой сегодня обнаружен под главным флорентийским собором Санта Марий дель Фьоре) следует, что его погребли в этой церкви 29 августа 1300 г.

Есть еще один интересный факт: в тот период, когда в Италии давно действовала инквизиция и во Флоренции, например, посмертно осудила Фаринату дельи Уберти и его жену, приказав развеять по ветру их прах, Кавальканти оставался похороненным в освященном месте, - на основании этого можно считать неверными сведения, приведенные впервые Боккаччо в знаменитой новелле «Декамерона» (VI,4), согласно которым Гвидо «весьма придерживался мнения эпикурейцев» (под этой фразой некоторые интерпретаторы понимают аверроистскую метафизику), так как и аверроисты также «вместе с телом душу мертвой считают», как говорил Данте, - то есть что Гвидо был склонен к ереси, как и его отец. Не стоит, впрочем, забывать, что Боккаччо писал об этом полстолетия спустя после смерти Кавальканти, и за это время вполне вероятно могли родиться различные легенды.

Соответствует действительности его слава философа, о которой говорят Виллани и другие писатели-современники, в т.ч. Компаньи, вплоть до Саккетти. Подтверждением этому является и тот факт, что ему посвящен «Tractatus» Якопо да Пистойя, и что его любовная канцона "Дама меня просила..." («Donna me prega») была прокомментирована на латыни крупным медиком своего времени Дино дель Гарбо, умершим в 1321 г. (изучение философии являлось в то время введением в изучение медицины), а на итальянском неким анонимом, который ошибочно был назван Эджидио Романо, бывший в действительности отшельником и учеником Св.Фомы Аквинского,- который, впрочем, тоже был автором комментария.

Эта канцона, наверняка самая сложная во всей итальянской литературе, вся состоит из очень строгой и трудной для восприятия терминологии, восходящей к философскому и научному языку того времени. В канцоне поэт предлагает к рассмотрению восемь вопросов: любовь, ее сущность, ее проявления, ее последствия, и дает ответ на два из них в каждой из строф, которые следуют за первой, посвящая первой из них первые шесть стихов, в то время как второй - остальные восемь. Строгой концептуальной структуре соответствует не менее строгое формальное построение: часто встречаются переносы, разделенные на два либо Даже на три полустишия, все они связаны между собой внутренними рифмами. Данте цитирует это произведение в трактате «О народном красноречии» как пример канцоны, где встречаются полустишия из трех слогов.

Все это говорит о предельном внимании, с которым Кавальканти ее редактировал, и отчасти объясняет (как и язык, которым она написана) трудности для ее понимания, - ее интерпретации противоречивы даже сегодня, когда уже имеется подробнейшим образом прокомментированное издание, учитывающее почти все семьдесят ее списков и печатных вариантов, до нас дошедших.

Самым трудным моментом в интерпретации канцоны является кажущееся противоречие между стихом 21, где поэт говорит, что любовь появляется при виде возлюбленной, и ст.65, где он утверждает, что возлюбленную в действительности увидеть нельзя. Если попробовать разрешить это противоречие, можно предположить, что она видима глазами тела, но не видима «глазами ума», то есть не познаваема полностью рассудком. Если принять такое решение, то весь текст становится совершенно понятен и в иных своих частях, и отпадают все иные интерпретации, по которым Кавальканти оказывался последователем Альберта Великого, Августина с чертами томизма, аверроистом. Как уже отметил Калькатерра, необходимо соотносить мировоззрение Кавальканти с общими спорами, имевшими место между неоаристотеликами в Болонье и в Париже, независимо от того, были ли они магистрами искусств либо теологии.

Впрочем, миф о непознаваемости женщины - один из самых часто встречающихся в поэзии Кавальканти, или даже самый частый: он не принимает миф о женщине-ангеле (он упоминает о ней только в одном из ранних стихотворений «Fresca rosa novella»), напротив, усиливает мотив женщины-сияния, уводя его из области сравнений с внешним миром (с «дневной звездой»/ stella diana/, с «солнцем» и т.д.), чтобы создать глубокую тождественность между женщиной и ее сиянием, аурой. Став живым сиянием, женщина теряет свои земные качества (красоту, цвета, жесты),- они растворяются и исчезают в ее блеске. Такое отождествление Кавальканти применяет в полном согласии с взглядами своего времени: изучением световых явлений занимались физики той эпохи, вслед за арабом Альхазеном и поляком Вителлоне,- эти исследования отражались и на метафизике, в которой, благодаря в особенности доктрине теологов-францисканцев, а затем и августинцев и Альберта Великого, разрабатывалась космогоническая теория образования вселенной посредством излучения. Эта теория, хотя и находилась «под присмотром» теологии, через труды Св.Августина и некоторых арабских философов (напр., Авиценну), уходила своими корнями в явно неоплатоническую, если не платоническую, культуру.

Именно сияние женщины, в котором выражаются с наибольшей силой и растворяются ее физическая красота так же, как и ее духовные качества (добродетели – virtu’), делает ее непознаваемой для влюбленного, и поэтому он не в силах составить представление о ней в своем сознании. Более того: эта непознаваемость вызывает у него чувство боязни, точнее изумления, которое заставляет его бояться смерти, а иногда и видеть ее. Эта боязнь,    представленная часто как уход из его сердца жизненной энергии (spiriti),- как раз той энергии, которая должна была бы защищать это сердце от нападок, которые предпринимает против него женщина, недостижимая и безжалостно благородная, - и вся ситуация зачастую становится настоящей драмой, разворачивающейся по правилам не церковного, а светского представления,- представления театрального, в котором участвуют не только жизненные силы (spiriti), женщина и Амор, но и вздохи, боли, - страдания (martiri), которые даже обрушиваются на влюбленного, превратившись в дождь. Сцена для такого драматического представления - это смятенная душа, горизонт которой часто заполнен устрашающими голосами, неизвестно от кого исходящими (и они предшествуют голосам, разносящимся в дантовом «Чистилище»). Иногда в этом действе принимает участие хор, состоящий из прохожих, которые видят, как страдает и умирает влюбленный поэт. А ему иногда достаточно всего лишь более благосклонного взгляда женщины, чтобы вновь воскресить надежду, хоть в ней и предчувствуется всегда разочарование. Однако нельзя умолчать и о других фактах, присущих другим его стихотворениям. Во-первых, Кавальканти очень скоро отвергает свою юношескую поэтическую манеру, нашедшую выражение в композициях, которые в новейших изданиях пронумерованы как I, II, III. Весь поэтический словарь, который в них использован, связан с миром природы, с одной стороны, - и с определенным готическим вкусом в отношении изысканных вещей, с другой. Этот вкус - вместе с образом женщины-ангела - был у Гвиницелли, потом был изменен сицилийцами и последователями Бонаджунты,- а у Кавальканти эти черты, кроме первых стихотворений, больше не появляются. Во-вторых: в то время как его связь с определенной тематикой Гвиницелли очевидна и в зрелом творчестве (другой вопрос, получают ли они собственное развитие и облик, - хотя в большинстве случаев так и происходит), некоторые темы болонского поэта Кавальканти никогда не сделает своей, и задача преемственности ляжет на Данте. В-третьих, большая часть его поэтического порыва, величайшей и трагической «абсолютности», совершенства некоторых его образов находит точное созвучие в Библии, в книгах Иеремии, Иова, в «Песне Песней». Эти черты, вместе с поисками выражения на «утонченном и тихом» (sottile e piano) языке - совершенно обратное тому, чего искали Гвиттоне д'Ареццо, сицилийцы и тосканцы - являются отличительными в его поэзии.

Что касается влияния, которое личность Кавальканти оказала на современников, прежде всего на флорентийцев, то его можно определить тем термином, который менее или более обоснованно стали употреблять после Де Санктиса и Бартоли: Stil Novo или Dolce stil nuovo («сладостный новый стиль»), - вслед за тремя словами, которые Данте вложил в уста Бонаджунты Орбиччани во время воображаемой встречи с ним в Чистилище. Речь идет о том способе создания поэзии, который, по крайней мере до написания дантовой «Donne che avete intelletto d'amore», исходил по существу от Кавальканти, а затем стал еще и от Данте. Это хорошо подметил Онесто дельи Онести, который, иронизируя над стихами Чино да Пистойя, говорил ему, что в своих стихах он далек даже от того, что ему не нравится у Гвидо и у Данте.

Кавальканти обновил поэзию своего времени своими поисками абсолютной выразительности, нетерпимостью к простоте и провинциальности, которые он отмечал у многих своих современников. Его творчество нашло отклик у некоторых - избранных - поэтов его эпохи, и в этом обновлении, обогащенном теми, кто его принял, скрывается основание так называемого «нового стиля», самыми крупными достижениями которого стали, с одной стороны, «Божественная комедия» Данте и, с другой, «Канцоньере» Петрарки.

© С.В.Логиш, 10.2003

Произведения / Opere

Литература / Materiale critico 

          Ссылки / Links

 Наверх   ‘200     Biblio Italia   Belpaese2000

 

 

Очерк истории
'200 - XIII век
'300 - XIV век
'400 - XV век
'500 - XVI век
'600 - XVII век
'700 - XVIII век
'800 - XIX век
'900 - XX век
Итал. язык
Перевод
Литературоведение

 

Belpaese 2000
Италия
Политика
Живопись
Кино
Музыка
Театр
Гостевая

 

 

© Belpaese2000-2005   С.В.Логиш 19.10.2005




Hosted by uCoz