Томмазо Ландольфи

 

ПРОВИНЦИАЛКИ

 

Перевод с итал. Г.Киселева

 

Двор утопал в зелени. На клумбах выросли необычайно крупные лилии, но странное дело — увидеть их можно было только ночью. В первый вечер, объятые мраком, лилии сто­яли совершенно неподвижно и как-то боязливо-растерян­но. Впрочем, уже в последующие ночи они достаточно осво­ились и даже начали распускаться. Лилии Святого Антония.

Вернувшись домой — увы, всего лишь на неделю-дру­гую, — Карлино только и делал, что бродил по старым, кое-где покрывшимся плесенью комнатам. Он самозабвенно предавался воспоминаниям, которые навевала каждая по­падавшаяся на глаза вещь. И все бродил, ослепленный ра­достью, в мире своего детства. Кроме него и пса, в доме ни­кого не было. Поденщица — невысокая сухопарая кресть­янка — хоть и приходила каждый день, но не больше чем на час-два. С самого утра и в продолжение дня Карлино громко распевал отрывки из опер. Единственным цените­лем его таланта была собака, наблюдавшая из своего угла, как хозяин останавливался на пороге комнаты и, придав лицу соответствующее выражение, протяжно запевал. «У тебя они будут с заре-о-ю», — к примеру, выводил Карли­но, натягивая рубашку, и при этом с чувством вскидывал брови, а собака в такт повиливала хвостом. Затем он потя­гивался до хруста в суставах и вдыхал терпкий деревенс­кий воздух. С наступлением сумерек, когда предметы на­конец обретают подобающие им очертания и размеры (уже не разросшиеся в сиянии дневного света и не размытые пока светом ночным), Карлино подолгу засиживался на ступень­ках парадной лестницы, обхватив руками колени, весь во власти царящего вокруг безмолвия.

       Для полного счастья недоставало только ощущения беспечности — добродетель она или порок, кто знает. Может, виною тому годы жизни в городе или прожитые годы вообще? Иногда в глубине души у Карлино просы­палось чувство горечи.

Так протекали дни. Однажды, прохаживаясь в очеред­ной раз по дому, Карлино обнаружил в одном из сунду­ков старые театральные костюмы. Это были платья без подкладки, сшитые по моде шестнадцатого века. Крупные стежки с испода говорили о том, что шилась одежда на­спех. Она источала непривычный запах бархата, атласа, золотой вышивки и, пожалуй, нафталина.

Была у этих костюмов одна особенность: все они зас­тегивались сзади, соответственно дамскими или мужс­кими застежками, поэтому без посторонней помощи на­деть их было невозможно. Карлино извлек из сундука штаны, затем камзол лилового бархата, какие носили в шестнадцатом веке. Часто они доставались ему, Карли­но, в те далекие времена, когда в большой зале устраива­лись спектакли. Вместе с Карлино в спектаклях участво­вала жившая в доме молодежь. Интересно, какой стала теперь его кузина, неизменно помогавшая Карлино зас­тегивать лиловый камзол? А вот и ее всегдашний наряд:

платье лилейного атласа с мягким золотистым перели­вом. Оно доходило кузине до самых пят и даже слегка волочилось шлейфом по полу. Только она и могла его надевать: ведь для этого нужно было иметь поистине оси­ную талию. Над талией неожиданной выпуклостью взды­малась грудь, обыкновенно едва заметная. Тогда ей было лет пятнадцать. У нее были изящные, тонкие руки; тело ее издавало дурманящие запахи. Лицо, обрамленное длинными волосами, иногда вдруг распускалось в лука­вой улыбке. Кузину охватывала трепетная дрожь, когда она целовала Карлино в обе щеки (что должна была де­лать по ходу пьесы). Ее губы бывали то холодными и влажными, то горячими и обжигающими.

Именно с ней Карлино и увиделся, когда после не­скольких дней полного уединения решился навестить родню. Теперь это была женщина лет тридцати. Держа­лась она куда уверенней, чем когда-то. И хотя была весь­ма недурна собой, все еще ходила в девицах. Впрочем, эта уверенность была скорее напускной. В ее манерах сквозила та нарочитая развязность, которой провинци­альные старые девы придают особое значение в отно­шениях с мужчинами. Карлино показалось, что она во всем командует старухой матерью. Кузина, разумеется, обещала нанести Карлино ответный визит, и чувство­валось, что явится она без провожатых.

Так оно и вышло. Как-то под вечер кузина приехала совершенно одна. Она долго ходила по комнатам и все вдыхала запахи жилья своим остреньким носиком. Конеч­но, она не тешила себя надеждой найти в Карлино буду­щего мужа. Но уже в том, как она разгуливала по дому, ощущались железная воля и твердая хватка. Она походи­ла на тех истомленных ожиданием женщин, которые хлад­нокровно обдумывают свое падение и, предвкушая пыл­кую развязку, со строгим пристрастием осматривают аль­ков. По ее поведению было ясно, что она готова стать лег­кой и верной добычей.

— Послушай, — обратилась она к нему по прошествии нескольких дней. От прежней напыщенности и скованно­сти не осталось и следа. — Послушай, а помнишь наши театральные костюмы? Мне бы хотелось... не знаю, как тебе сказать, да и согласишься ли ты. В общем, что, если, пока мы здесь, вдвоем, нам нарядиться, как тогда? Ведь ты сделаешь это для меня, милый, правда?

Но теперь костюмы никак не хотели сходиться на их взрослых талиях. Карлино вынужден был отказаться от попыток застегнуть камзол, хотя руки кузины помогали ему с былой ловкостью. В этом куценьком камзольчике он выглядел смешно. Зато кузина продолжала упорство­вать и стягивала, стягивала платье до тех пор, пока оно не затрещало по бокам; грудь непомерно вздулась над деколь­те, но кузина все же втиснулась в свое прежнее платье. Тотчас вся кровь прилила к ее голове, и не один день хо­дила она затем по дому с пунцовым лицом. Глаза ее готовы были брызнуть из орбит, а тело неудержимо располза­лось над бессильным пояском, перехватившим в талии короткое, до колен, платьице из лилейного атласа. Тем не менее кузина, казалось, ничего этого не замечала. Она пылала, объятая вечным пламенем, прелестная в своем беспамятстве, и все что-то бормотала, словно в бреду. Ее возбуждение росло день ото дня.

— Ну погоди же, старая ведьма! — грозила она матери, стуча от злости зубами.

Когда Карлино пытался как-то смягчить и успокоить кузину, а главное — убедить ее оставить эту затею с пере­одеванием, она отвечала:

— Любовь моя, неужели ты не понимаешь, что не се­годня-завтра все это кончится? Ты уедешь, скоро уедешь, даже не повидавшись со мной на прощание!

Она оказалась права. В ее отсутствие Карлино то и дело ворчал, останавливаясь по обыкновению на пороге.

— Говорил я тебе, что эта жизнь не для меня! — жало­вался он псу. Наконец однажды утром он уехал, так ни с кем и не простившись.           ^\

Кузина вновь стала командовать матерью и привезла ее с собой в дом Карлино.

— Перед тем как закрыть дом, нужно все привести в порядок, — изрекла она тоном, не терпящим возражений.

— А это куда? — спросила мать, заметив на оттоманке два старинных костюма.

— Это? На чердак!

Там на длинной скамье костюмы пролежали очень дол­го: никто о них больше не вспомнил. Первой костюмы об­наружила мышка и проложила себе дорожку. За ней пос­ледовали и мышата. Затем настал черед целого полчища червей. Так, мало-помалу, окончательно изъеденные, кос­тюмы прекратили свое существование. Теперь их покры­вала только пыль. И все же, брошенные небрежной рукой на лавку, они еще сохраняли былую форму, как сохраняют ее сюртуки в гробах при эксгумации останков умерших. До­статочно малейшего прикосновения — и они исчезнут без­возвратно, превратившись в горстку пыли.

Однако полагать, что такова судьба всех старинных платьев, было бы вредно, да и неразумно. И если для этих двух была уготована столь печальная участь, то осталь­ные платья остались лежать в сундуке. Оттуда их доста­вали новые поколения женщин — будь то девицы, зрелые женщины или увядшие старухи, неважно, — чтобы наря­диться в них и, преобразившись, покрасоваться, наполняя свои наряды блеском вечно новой жизни. А вокруг этих созданий, для которых детство не проходит никогда, вок­руг этих бессмертных созданий во время их вольных игр, конечно, заводилась всегдашняя круговерть и выписыва­лись причудливые фестоны, но уже не кобелями в чело­веческом обличье, с тлеющей грустью во взгляде, а каким-нибудь щенком из тех, что заливаются на весь дом прон­зительным тявканьем, совершенно, впрочем, не соответ­ствующим их крошечным размерам.

 

 

OCR 03.02.2001