ИВАН КЛУЛАС

ЛОРЕНЦО ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ

М.: Молодая гвардия, 2007. – 260 [12] с .: илл. (Жизнь замечательных людей)

Перевод осуществлен по изданию: Ivan Cloulas. Laurent le Magnifique. Paris: Fayard, 1997

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

НАСЛЕДНИК

 

Глава 4

ТОСКАНСКИЕ ЛАВРЫ И ВИНОГРАДНАЯ ЛОЗА

 

Лоренцо в кругу семьи. Полициано и другие близкие друзья

 

Двадцать лет Лоренцо вел кочевую жизнь, переезжая из Пизы в монастырь Валломброза. с виллы Кареджи в поме­стья Муджелло. Нигде он надолго не задерживался. Ему на­доедала даже Флоренция. Между тем она была не только экономическим и политическим центром, но и уникальной театральной площадкой, в чем, в частности, мог убедиться Галеаццо Мария Сфорца во время своего визита в марте 1471 года. За торжественным приемом, данным в его честь синьорией и Лоренцо, последовали зрелища, затмившие сам прием. В церквях устраивались священные действа (своего рода мистерии). В Сан-Феличе показывали Деву Марию и архангела Гавриила. В Кармине хитроумные ма­шины представляли Вознесение Христово. В Санто-Спирито из-под сводов вырывались огненные языки, изображая

109

 

сошествие Святого Духа на апостолов. Но несмотря на все предосторожности, церковь загорелась и случился сильный пожар.

Флорентийские анналы хранят свидетельства о грандиоз­ных церемониях. Наиболее торжественные дипломатические приемы происходили главным образом летом. В 1471 году принимали кардинала Франческо Гонзага, в 1473-м — Эле­онору Арагонскую, невесту Эрколе д'Эсте, и кардинала Пьетро Риарио. Турниры устраивались зимой, в январе и феврале, после карнавала. Члены семьи Медичи, окружен­ные родичами и самыми именитыми людьми города, появ­лялись там под восторженные крики толпы.

Жена Лоренцо Клариче Орсини посещала турниры с большой неохотой. У нее был угрюмый нрав. Частые роды подорвали ее хрупкое здоровье. За 1470—1479 годы монна Клариче родила семерых детей: четырех дочерей (Лукрецию, Маддалену, Луизу и Контессину) и трех сыновей. Пьеро ро­дился в 1472 году, Джованни в 1475-м, Джулиано в 1479-м. Все свое время Клариче посвящала домашним заботам и церкви. Она была по-прежнему очень привязана к своим родителям, могущественным Орсини. В мае — июне 1472 го­да Клариче гостила у них в Риме и оказалась свидетельни­цей необычайного события: совершившегося в Ватикане за­очного бракосочетания русского царя Ивана III (строителя Кремля) с византийской принцессой Зоей* Палеолог. Кла­риче сопровождал Луиджи Пульчи. Чтобы позабавить Лоренцо, остававшегося во Флоренции, он сочинил шутовской от­чет о визите к будущей царице:

«Мы вошли в комнату, где на высоком помосте сидела в кресле раскрашенная кукла. На груди у нее были две огром­ные турецкие жемчужины, подбородок двойной, щеки тол­стые, все лицо блестело от жира, глаза распахнуты, как плошки, а вокруг глаз такие гряды жира и мяса, словно вы­сокие дамбы на По. Ноги тоже далеко не худенькие, таковы же и все прочие части тела — я никогда не видел такой смешной и отвратительной особы, как эта ярмарочная шу­тиха. Целый день она беспрерывно болтала через переводчи­ка—на сей раз им был ее братец, такая же толстоногая ду­бина. Твоя жена, будто заколдованная, увидела в этом чудище в женском обличье красавицу, а речи переводчика явно доставляли ей удовольствие. Один из наших спутников даже залюбовался накрашенными губами этой куклы и счел, что она изумительно изящно плюется. Целый день, до само-

*  В русской традиции - Софьей. - Прим. пер.

110

 

го вечера, она болтала по-гречески, но есть и пить нам не давали ни по-гречески, ни по-латыни, ни по-итальянски. Впрочем, ей как-то удалось объяснить донне Клариче, что на ней узкое и дурное платье, хотя платье это было из бога-того шелка и скроено по меньшей мере из шести кусков материи, так что ими можно было накрыть купол Санта-Мария Ротонда. С тех пор мне каждую ночь снятся горы масла, жира, сала, тряпок и прочая подобная гадость».

Клариче, надо сказать, нравился стиль Пульчи и его шу­товские рассказы, позволявшие ей отдохнуть от плоских комплиментов придворных и просителей, которых она ежедневно принимала. Отказывать докучливым посетителям она так и не научилась и что ни день за кого-то просила у мужа. Благодаря Клариче ее наглый и бездарный брат Ри­нальдо в 1474 году стал архиепископом Флоренции. Лорен­цо раздражали и ее неуклюжие просьбы, и ее угрюмо-высо­комерный нрав.

Несомненно, характер Клариче объяснялся ее плохим здоровьем. Она болела чахоткой, от которой и умерла трид­цати семи лет от роду в июле 1488 года. От мужа ее отдаля­ли не только болезнь и вздорный характер, но и умственная лень, равнодушие к искусству и культуре. Он любил развле­чения на свежем воздухе, праздники и пиры. Она всего это­го избегала. Ее краткие скучные письма, столь непохожие на веселые, живые послания, которые Лоренцо получал от своей матери Лукреции, показывают, что она была привя­зана к супругу, несмотря на то что он часто ей изменял. Оба супруга нежно любили своих детей, тревожились за их здо­ровье, отмечали их первые шаги и первые слова. Лоренцо играл с детьми «как мещанин», отмечает Макиавелли, кото­рому в хозяине Флоренции не нравилась такая фамильяр­ность. Воспитание детей было одной из главных забот ро­дителей.

В 1475 году для старшего сына Пьеро, которому было всего три года, был приглашен наставник — молодой гума­нист Анджело Полициано. Его легкомыслие и вольные ма­неры так не понравились донне Клариче, что она вскоре прогнала его. Но Полициано был близким другом Лоренцо: в 1480 году его вернули, и он стал единственным учителем Пьеро. Он же учил читать маленького Джованни, будущего папу Льва X. Младшего, Джулиано, не так пичкали наукой, зато он был самый балованный из мальчиков, а из девочек самой балованной была вторая дочь, красавица и умница Маддалена. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, отец нашел ей выгодную партию — племянника папы Иннокен-

111

 

тия VIII Франческетто Чибо. В обмен на этот брак Джованни должен был стать кардиналом. Маддалена дорого запла­тила за эту сделку: муж, бывший на двадцать пять лет стар­ше ее, оказался развратником и принес ей много горя. Третья дочь, Луиза, умерла одиннадцати лет от роду. Дру­гие две, старшая Лукреция и младшая Контессина, вышли замуж за богатых купцов: Якопо Сальвиати и Пьетро Ридольфи.

Уезжая куда-нибудь, Лоренцо поручал друзьям писать ему о детях. К старым членам бригады прибавились новые. Сре­ди них был Анджело Амброджини, прозванный Полициано от названия города Монтепульчано, где он родился в 1454 го­ду. Анджело остался сиротой и воспитывался на деньги Медичи. Очень одаренный юноша превзошел своих учителей в знании античной литературы и поэтическими талантами, его сравнивали с величайшими гуманистами. В 1473 году Полициано стал личным секретарем Лоренцо, затем, невзи­рая на сопротивление донны Клариче, воспитателем его детей: он был очень предан покровителю. А о его заботе о детях свидетельствует письмо от 3 сентября 1477 года, в ко­тором он утешает Лоренцо, обеспокоенного болезнью Джованни, будущего папы Льва X, которому было тогда год и восемь месяцев:

«Он не может сосать грудь, но прекрасно кушает супчик. Мне кажется, у него немножко болит язык, а не горло, по­тому-то он и не сосет. Наверное, побаливает у него и шей­ка — вот отчего ему трудно поворачивать головку. Но в нем нисколько не заметно слабости, и почти никогда не замет­но, что ему больно — только когда он сосет, как я уже пи­сал Вам».

Другим близким другом Лоренцо был Никколо Микелоцци, сын архитектора. Лоренцо не имел от него секретов. Никколо был всего на два года старше хозяина Флоренции. Он и его брат Бернардо (гувернер маленького Джованни) росли в доме Медичи. Никколо стал начальником секрета­риата Лоренцо, потом его личным канцлером. Он читал ку­рьерскую почту и отвечал на нее, если хозяин не желал де­лать это сам. Он же принимал важных гостей, исполнял деликатные дипломатические поручения. Никколо был тон­ким знатоком словесности, общался с философами и поэта­ми. Но несмотря на многочисленные обязанности, он тоже следил за здоровьем детей. 19 апреля 1476 года он писал Ло­ренцо: «Дети в добром здравии и веселы, как никогда. Они играют без устали. Малышка Маддалена все время хочет танцевать. Маленький Джованни тоже совершенно здоров».

112

 

А вот послание еще одного друга семьи, Кристофоро Беннини. 25 сентября 1473 года он писал Медичи:

«Маленькая Лукреция очень послушная — такая умница! Пьеро выглядит хорошо, слава Богу, очень веселый и до­вольный. Часто подходит к двери, выходящей в Тердзоллу, и всех зовет: "Няня, тятя, мама!" — так мило, что Вы бы очень посмеялись. Маддалена тоже хорошо себя чувствует. Я каждый день вижу ее, возвращаясь от Торнабуони, а ее кормилицу посылаю каждый день совершить моцион, чтобы всегда была здорова и молоко было еще лучше».

Но, пожалуй, самой колоритной фигурой был бедный священник Маттео Франко, нашедший приют в доме Ло­ренцо в 1474 году. Его талант остряка покорил даже угрю­мую Клариче. Маттео бесстрашно нападал на Луиджи Пульчи. высмеивал его в эпиграммах, и вскоре заставил соперника бежать. Он писал бурлески, воспевая тощую клячу, разрушенный дом, дурной ужин и прочее. Франко умел рассмешить любого. Он был абсолютно предан инте­ресам своих благодетелей. Некоторое время Франко управ­лял делами Клариче. Потом он поехал с Маддаленой в Рим к ее мужу, а став ее духовником, к великому удовольствию Лоренцо утешал ее в супружеских несчастьях и заботился о ней.

Баччо Уголини, которому Лоренцо также полностью до­верял, был, как и Франко, духовным лицом и. как и Фран­ко, любил высмеивать в стихах ближних. Но кроме того, он сочинял музыку и играл на лире. Своими талантами он за­служил милость Лоренцо и всех дворов, к которым его по­сылали: благодаря своему обаянию Уголини успешно отста­ивал интересы хозяина в Риме, во Франции, в Германии, и Неаполитанском королевстве.

Рядом с такими личностями в окружении Лоренцо Бартоломмео Скала — с 1464 года канцлер республики, то есть секретарь правительства — казался почтенным ментором. Возраст (он был на двадцать один год старше Лоренцо) и манера поведения отдаляли его от веселой компании, не упускавшей случая посмеяться над ним. При всем том он был советником, к которому Лоренцо всегда прислушивал­ся: Скала информировал его о дебатах в синьории и прочих собраниях. Благодаря ему партия Медичи всегда была пред­ставлена в высших государственных инстанциях.

Преданность Скалы и немногих близких людей позволя­ла Лоренцо не очень обременять себя семейными и государ­ственными обязанностями. Он мог не в ущерб своей власти предаваться удовольствиям, используя официальные поводы.

113

 

Турнир Джулиано Медичи и прекрасная Симонетта Веспуччи

 

Воспоминания о великолепном турнире 1469 года как о своем личном триумфе побудили Лоренцо устроить зрелище в том же духе, но еще более торжественное. Официальным поводом для этого турнира, как и прежде, послужил дипло­матический успех: на сей раз заключение союза между Ми­ланом, Венецией и Флоренцией 2 ноября 1474 года.

В связи с этими событиями традиционные зимние игры проходили с особым размахом. Лоренцо надеялся, что и ему достанутся почести и самолюбие его младшего брата будет польщено. Джулиано только что исполнилось двадцать лет. Он был умен, любезен, красив, высокого роста, с иссиня-черными волосами. Он любил танцы, охоту и состязания. В общем, был одним из самых обворожительных молодых людей высшего флорентийского общества. Ему никак не удавалось стать кардиналом, что, впрочем, очень устраивало молодых дам. Джулиано имел множество любовниц. От од­ной из них у него позже родился незаконный сын, будущий папа Климент VII.

Итак, для молодого человека ничего не могло быть при­ятнее турнира, на котором он мог блистать на глазах пер­вых красавиц Флоренции. Одна из них, согласно обычаю, должна была стать королевой турнира. Выбор пал на пре­лестную Симонетту, урожденную Каттанео, жену Марко Веспуччи. Этого было достаточно для слухов, будто она любовница младшего Медичи. Симонетта и Джулиано бы­ли ровесниками. Она родилась в Генуе в патрицианской семье, а в 1468 году замужество ввело ее в круг приближен­ных Медичи.

Пьетро Веспуччи, отец Марко, был приором. Сам Мар­ко, заурядный и тщеславный человек, занимал второстепен­ные должности, а известен был тем, что тратил свой капитал на общественные празднества. Один из его родственников, Америго, прославился, дав свое имя Новому Свету.

Красоту Симонетты воспевали все поэты того времени. Она воплощала женский идеал. Судя по описаниям, она была стройной высокой блондинкой с маленькой упругой грудью и округлым животом. Изящная, веселая, Симонетта стала очаровательной королевой Двора Любви, оттеснив всех прочих красавиц, включая Лукрецию Донати.

Судьба была к ней невероятно жестока: Симонетта, едва ей исполнилось двадцать три года, умерла от анемии или от туберкулеза в ночь с 26 на 27 апреля 1476 года. Она так  не-

114

 

долго ходила по флорентийской земле, что художники тол­ком не успели запечатлеть ее черты для потомства. До сих пор не утихают споры о том, она ли изображена на карти­не Пьеро ди Козимо, хранящейся в музее Конде в Шантийи, на фреске Гирландайо в капелле Веспуччи во флорен­тийской церкви Оньисанти, на портрете кисти Боттичелли в Берлинском музее. Но точно известно, что все поэты Фло­ренции были в глубочайшем трауре, и особенно — Лоренцо Медичи.

Из его «Комментариев», в которых автор объясняет пред­меты своих сонетов, мы узнаем, что четыре сонета посвяще­ны смерти дамы, «наделенной такой красотой и благородст­вом, какими не обладала ни одна из живших прежде нее». Для него эта дама была звездой, промелькнувшей на небо­своде и на миг затмившей сияющее солнце, то есть Лукре­цию Донати. Тайная память о ней навсегда сохранилась в сердце Лоренцо.

«Была ночь, и мы с моим дражайшим другом шли вдво­ем, беседуя о поразившем нас несчастье. Погода была ясная. и мы. беседуя, увидели на западе сверкающую звезду, столь яркую, что она своим сиянием затмила не только другие звезды, но и прочие светила, померкшие в ее свете. Любу­ясь той звездой, я обернулся к другу своему и сказал: "Не удивимся мы, если душа этой дивной дамы превратилась в новую звезду или же, вознесясь, соединилась с ней"».

Трогателен рассказ о похоронах Симонетты:

«С непокрытым лицом несли ее из дома до склепа, и много слез она заставила пролить тех, кто видел ее... Она внушала сострадание, но также и восхищение, ибо в смерти превосходила ту красоту, которую при жизни ее считали не­превзойденной. В ее облике явилась истина слов Петрарки: "Прекрасна смерть на лике сем прекрасном "».

Правда, Лоренцо постарался скрыть свое чувство: «В сво­их стихах я писал многое, что, казалось бы, свидетельствует о сильном личном чувстве, но дело в том, что... я старался представить себе, будто сам потерял кого-то очень дорогого. Я наполнил воображение всеми чувствами, способными взволновать меня, чтобы вернее взволновать других».

Если поверить этим словам, можно прийти к выводу, что Лоренцо был мало знаком с Симонеттой. Но его частная пе­реписка свидетельствует о его привязанности к этой даме. Он послал к умирающей Симонетте одного из лучших вра­чей того времени и велел держать себя в курсе протекания болезни. Скорбь его, что бы он ни говорил, тоже была глу­бокой и искренней.

115

 

По непонятным для нас причинам эта связь Лоренцо скрывалась, но в 1475 году при помощи тонкой уловки уда­лось устроить праздник в честь Симонетты. Перед всей Флоренцией она была объявлена дамой Джулиано Медичи и королевой турнира. Настало время общего ликования. Полициано описал красавицу, встречающую своего героя, в стихах, явно напоминающих просветленные аллегории Бот­тичелли, тогда еще не созданные:

Она чиста, одежды белоснежны, Хоть розы и цветы на них пестреют. Ее чело, смиренно-горделиво. Окружено потоками златыми. Кругом листва смеется прихотливо, А очи светят безмятежным миром. Но в них огонь, припрятанный Амуром.

Подготовка к турниру растянулась на много недель. Ко­ней доставляли со всей Италии — из конюшен правителей Мантуи, Милана, Римини, Урбино и Неаполя отбирали луч­ших. В назначенный день 29 января участники состязания проследовали по улицам Флоренции, украшенным флагами и гобеленами. Все эти рыцари прославили свои имена. Сре­ди них были Сан-Северино, Гонзага, Содерини, Питти, Альберти.

Перед Джулиано Медичи ехал оруженосец со штан­дартом, на котором Боттичелли изобразил Минерву и Амура. Стихи Полициано описывают эту картину и дают ключ к ней.

Дама Джулиано, прекрасная Симонетта, изображенная в виде Минервы, стоит на пылающих оливковых ветвях. В од­ной руке у нее щит с головой Медузы, в другой копье. Она смотрит на солнце. Амур, стоящий рядом с ней, привязан к стволу оливы, его лук и стрелы сломаны. Солнце олицетво­ряло славу, которой Джулиано покроет себя на турнире и которая воспламенит сердце красавицы.

За штандартом следовали двенадцать молодых людей в роскошных одеждах. Они ехали на великолепных белых ко­нях колонной по двое с копьями наперевес. Убор Джулиано из золота и серебра со множеством драгоценных камней стоил несколько тысяч дукатов. Вслед за братом ехал Лорен­цо, окруженный главными лицами города.

Победителями турнира стали Джулиано и Якопо Питти. Каждый из них получал в награду шлем. Празднество завер­шилось балами и пирами, роскошь которых еще долго сла­вили поэты и хронисты. Всех превзошел Полициано: его «Стансы на турнир Джулиано Медичи» обессмертили этот праздник.

116

 

Прогулки верхом в сельской местности. Пастораль «Ненча да Барберино»

 

Едва окончились торжества по случаю турнира, Лоренцо вновь покинул столицу. Полициано рассказывает, как в ап­реле 1476 года отряд из двадцати шести всадников отправил­ся в Сан-Миниато: «Вчера вечером мы выехали из Флорен­ции и всю дорогу пели песни, а иногда, чтобы не забывать о посте, разговаривали о каком-либо благочестивом предме­те. В Ластре отведали цапполино — это вино гораздо лучше, чем считают у нас... К ночи мы доехали до Сан-Миниато и начали было читать творения святого Августина, но вскоре оставили это дело и занялись музыкой. Вечер кончился тем, что мы перенимали па у местного танцора. Утром Лоренцо был на мессе».

Иногда канцлерам и секретарям, супруге и близким не без труда удавалось разыскать хозяина Флоренции. Зимой он обычно жил в Пизе в своем дворце близ церкви Сан-Маттео, но иногда в своих поместьях близ моря или в окрестностях Пизы, где было особенно много дичи. Бывая во Флоренции, он частенько вырывался на виллу Кареджи — до нее было от силы час пути. С наступлением весны Лоренцо отправлялся в Кафаджоло или земли Муджелло. Когда его одолевала жара, он затворялся у бенедиктинских монахов из Валломброзы в монастыре Сан-Джованни Валь д'Арно. Иногда он ездил в гости в Поджо а Кайяно — эта вилла принадлежала Джованни Ручеллаи, тестю сестры Лоренцо Наннины. В 1479 году Медичи купил ее, и она стала его любимым ломом.

В деревенской глуши Лоренцо предавался любовным уте­хам. Его друзья: Луиджи Пульчи. Браччо Мартелли, Поли­циано. отмечали, что музы, встречаемые в тех местах, весь­ма любвеобильны. Пульчи упоминает некую Бенедетту, которую Лоренцо совратил с пути истинного. Она жила ки­лометрах в тридцати от Флоренции, в Барберино ди Муд­желло, где, по словам Пульчи. много прелестных нимф. В 1473 году Лоренцо часто бывал в Валь ди Сьеве. Он искал там не только развлечений. Ему очень нравилась простота местных жителей, и он решил рассказать об их повседневной жизни. Вопреки установившейся сатирической традиции, для которой «деревенщина» был вонючей скотиной, жадным дураком и лицемером, он вернулся к традиции «Буколик» Вергилия, проложив путь эклогам и пасторалям, которые вслед за ним стали писать Ландино, Полициано, Альберти и многие другие. Он сочинил историю о простодушной дере­венской любви «Ненча ди Барберино».

117

 

Это сочинение дошло до нас в трех редакциях и стало предметом бесконечных ученых споров. Большинство ис­следователей полагают, что первоначальным вариантом, дей­ствительно принадлежащим Лоренцо Медичи, был самый краткий, из двадцати строф по восемь стихов.

Все стихотворение представляет собой объяснение в любви пастуха Валлеры юной селянке, пастушке Ненче. На­писано оно на местном диалекте. Пастух, охваченный любо­вью, ни словом не упоминает о повседневных тяготах дере­венской жизни. Но это не пасторальный персонаж. Его страдание подлинно. С самого начала он жалуется на сер­дечные муки, а затем безыскусно описывает прелести воз­любленной.

Валлера бывал на всех ярмарках Тосканы, но нигде не встречал такой красавицы. Лицо у нее нежное и белое, как жирная телячья почка. Зубы у Ненчи белее лошадиных. Тан­цуя, она скачет, как козочка, и вертится, как мельничное колесо. В общем, в ней нет никаких пороков. Кожа ее бело-розовая. Ростом она ни высока, ни мала, а на подбородке у нее ямочка. Только одного желает Валлера: стать ее мужем. Страсть не дает ему спать по ночам. Он прячется под наве­сом деревенской пекарни и смотрит, как Ненча выгоняет своих овец. Наконец, он решается на смелое предложение:

Уйдем в долину,

Пускай у нас смешаются стада,

И будем двое мы, да заедино.

Но Ненча — кокетка. Ей нужны подарки, и влюблен­ный обещает подарить коралловое ожерелье. Ради нее он готов на любые жертвы: хоть дать отрезать ногу, хоть про­дать рубашку. Вдруг объяснение обрывается, а вместе с ним и стихотворение: стадо вернулось с лугов, Валлере на­до посмотреть, не заблудилась ли какая корова в кустах. Да и хозяйка, Мона Маса, зовет домой. Он уходит с именем Ненчи на устах.

Эта пародийная, местами бурлескная, но добрая картин­ка, написанная весьма умелыми одиннадцатисложными ок­тавами, положила начало новой манере письма в литерату­ре. В ней соединились свежесть восприятия сельской жизни и симпатия автора к своему грубоватому герою. Лоренцо проявил здесь не только поэтический дар, но и способность понимать людей, стоящих гораздо ниже его на социальной лестнице, и любить их.

«Ненча» имела такой успех, что породила в поэзии моду, просуществовавшую несколько столетий. Другие авторы до

­118

 

бавляли к этому сочинению новые эпизоды. Рассказывали и о свадьбе, и о родах Ненчи, и даже о ее смерти. Имена влюбленных вошли в пословицу. Наконец, наряду с этим, такие знаменитые сочинители, как Луиджи Пульчи, Джамбуллари и Бальдовини поведали о других влюбленных парах, но у них добродушная ирония Лоренцо Медичи сменилась грубыми шутками с непристойным подтекстом.

 

Охотничьи потехи. Поэма «Охота на перепелок»

 

Природа питала поэтическое воображение Лоренцо, про­водившего много времени под открытым небом. Борясь с угрозой наследственной подагры. Лоренцо стал страстным наездником. Он держал одну из лучших конюшен во всей Италии. Нам известны клички восемнадцати его лошадей: Ложный Друг, Милый Друг, Любезный, Сердечный, Молния и другие. В переписке его упоминаются также имена его конских маклеров, конюхов, кузнеца и слуг при конюшне. Все эти люди были всегда наготове, ведь хозяин мог в лю­бой момент решить отправиться на рыбалку к устью Арно или на охоту. Свора охотничьих собак Медичи славилась повсюду. Лоренцо упомянул клички двадцати пяти люби­мых собак, из которых больше всего любил старого кобеля Ведро. У него были и гончие и легавые. Вместе с целым кор­пусом егерей и доезжачих он охотился в Муджелло и в ок­рестностях Пизы. Зверья там было множество: олени, каба­ны, даже медведи. Иногда их ловили сетями. Но больше всего Лоренцо любил охоту с хищной птицей на цапель, жу­равлей, перепелок и зайцев. В его вольерах содержались яс­требы, соколы и кречеты. Он сам занимался их дрессиров­кой. Его сокольничие, имена которых известны (самого лучшего звали Пилато), были важными персонами.

Одна чудесная поэма сохранила для потомков описание соколиной охоты. Она называется: «Охота на перепелок». Правда, поэма эта не была предназначена для широкой публики и оставалась неизвестной до 1795 года, когда ее впервые издал Роско. Эти сорок пять октав, напичканные бурлескными образами, не что иное, как воспоминание друзей из бригады Лоренцо о любимом развлечении. Веро­ятно, каждый из них привез с той охоты свой собственный анекдот. Лоренцо соединил и оформил их, опираясь, воз­можно, на традицию «охот» — стихотворений на случай, ко­торые пели, а иногда разыгрывали в лицах при средневеко­вых дворах.

119

 

Рассказчик обращается к новому приятелю, вошедшему в бригаду; недавно его отождествили с Полициано. Как и в «Ненче», цель автора — просто потешить, насмешить. Опи­сание рассвета, возможно, имеет отношение к окрестностям Пизы. Звуки рогов скликают собак, вся свора проходит пе­ред читателем — так описывается отъезд. Потом появляются четыре всадника с ястребами на руке. Себя Лоренцо не упо­минает: он только наблюдает за своими спутниками. Чего с ними только не случается! Диониджи Пуччи неохота было вылезать из постели. Задремав, он свалился с лошади, скатился в канаву и чуть не задавил собственного ястреба. Взбешенный хищник жестоко его поцарапал. Тогда он. разъярившись, сел на птицу и раздавил ее. как пирожное. Джованфранческо Вентура спустился в долину, где собаки подняли куропаток, но, увы! забыл снять с ястреба колпа­чок. Когда он это наконец заметил, ошеломленная птица улетела и напала на старую перепелку. Но та оказалась сме­лее ястреба и вырвала у него перья из крыльев. Не повезло и двум другим охотникам. Фолье Амьери и Гильельмо Пацци:

их ястребы, забыв про перепелок, передрались между со­бой. В общем, наградой всей компании стала не добыча, а приятная прогулка: за двух добытых перепелок расплатились одним погибшим ястребом и тремя покалеченными. Но вер­нулись все. как и положено, в хорошем настроении.

 

Любовь к шуткам. Сатирическая поэма «Пьяницы»

 

Охоты обычно чередовались с дружескими трапезами, сдобренными знаменитыми тосканскими винами. На столе у Лоренцо не переводились роскошные яства. Ему приносили много дичи, рыбу, миног из Понтедеры, соленых угрей из Феррары, фиги и апельсины, варенья и даже трюфели, раз­добыть которые было нелегко. Флорентийцы слыли гурмана­ми. В ранней молодости (вероятно, около 1469 года) Лоренцо высмеял эту страсть в памфлете «Пьяницы». В 1474 году он сделал это в бурлескной пародии на «Божественную ко­медию» Данте и «Триумфы» Петрарки — в поэме «Пир» (Simposio). Само название пародировало серьезные собрания платоников, находившихся под влиянием Фичино. Произве­дение осталось неоконченным — оборвалось в начале девя­той песни.

Сюжет несложен: возвращаясь из Кареджи. Лоренцо встречает нескольких пьяниц. Среди них он замечает важ­ных персон. Все они спешат в таверну Джаннессе у моста

120

 

Рифреди близ часовни Санта-Лючия. Удивленный Лоренцо спрашивает некоего Бартолино, в чем причина этого собра­ния. Тот приводит его к пьяницам, представляет их и рас­писывает их качества, как Вергилий в «Божественной коме­дии», когда показывает Данте обитателей загробного мира, ведя его по аду и чистилищу. Цель «Пира», как и «Охо­ты» — позабавить на досуге друзей из бригады. Но в данном случае высмеиваются пороки легко узнаваемых людей, так что шутка получается небеззлобной. Поэма вписывается в ряд многочисленных в древности морализаторских сатир.

Она не лишена изысканности. Выражения заимствуются у Данте и Петрарки, но употребляются в пародийном значе­нии. Много намеренного кощунства: встречается каламбур "divino — di vino" (божественный — винный), обыгрывается предсмертное слово Христа на кресте «Жажду!». Лоренцо смеется над чудесами и над пристрастием своих современ­ников к магии: один из пьяниц по имени Уливьери (в нем видят флорентийского священника Оливьеро Ардуини) плюет на пол, и от этого плевка рождается жаба. Благодаря таланту автора читатель видит вещи искаженными — таки­ми, какими они представляются пьяным.

Лоренцо сознательно рисует карикатуры на пьяниц, яв­ляющихся перед ним. Среди них много духовных лиц: епи­скоп Фьезоле со своим викарием, настоятель коллегиальной церкви Санта-Мария де л'Антелла. священники церквей Они и Сан-Креши а Мачуоли, уже упомянутый Оливьеро Ардуини. Есть здесь и именитые горожане: Карло Пандольфини был одним из почетных судей на турнире 1469 года, трехкратным гонфалоньером справедливости; негоциант Антонио Мартелли — дядя Браччо, друга Лоренцо; Бертольдо Корсини, Строццо Строцци, Бенедетто Альберти и мно­гие другие люди, занимавшие высокие посты.

По ходу рассказа у Лоренцо появляется новый вожатый. Место Бартолино занимает Настаджо Веспуччи, нотариус синьории и нескольких корпорации, отец знаменитого Аме­риго Веспуччи, свояк красавицы Симонетты. Другие участ­ники попойки принадлежат к самым разным слоям общест­ва. Среди них, возможно, и Полициано под кличкой Бас, и художник Сандро Филипепи по прозвищу Боттичелли. Выведены также гардеробщик и почтмейстер Лоренцо.

Продолжается фарс с грубыми шутками насчет болезней пьяниц: парши и чуть ли не проказы, апоплексии, алкоголь­ного идиотизма. Но все это очень смешно. Вот священник Арлотто, преклоняющий колени перед освященным вином, только если оно хорошее, иначе он не верит, что Бог обита-

121

 

ет в нем. Вот лакомка Боттичелли, «бочонок», приходящий на трапезу пустым, а уходящий полным. Комичны и другие сцены: например, Настаджо Веспуччи и священник из церк­ви Стия хотят поцеловаться, да не могут — мешают толстые животы.

«Пир» Лоренцо Медичи воссоздает веселую атмосферу, царившую в бригаде. Он метил не только в пьяниц, но и в педантичных иных подражателей великим поэтам. И это была не пустая насмешка. Лоренцо, большой знаток литера­туры, вдохновлялся творениями великих поэтов, оставаясь в своем творчестве оригинальным, о чем. в частности, свиде­тельствуют его новеллы.

 

Талант рассказчика. Новеллы «Джакоппо» и «Джиневра»

 

Новеллы Лоренцо Медичи «Джакоппо» и «Джиневра» были обнаружены в 1864 году в Государственном архиве Флоренции. Рукопись — автограф самого Лоренцо. Специа­листы приблизительно датируют ее 1470 годом. Первая но­велла могла бы принадлежать Боккаччо: она совершенно в духе «Декамерона». Установлено, что один из ее героев Джа­коппо Белланти жил в Сиене, был знаком с Лоренцо и в 1489 году был еще жив. Вот сюжет этой повести. Молодой флорентиец по имени Франческо, приехавший учиться в Сиену, влюбляется в Кассандру, двадцатипятилетнюю жену богатого купца Джакоппо. которому уже сорок. Франчески придумывает хитрый план, как стать любовником Кассанд­ры с одобрения ее мужа. Он находит во Флоренции «чест­ную куртизанку» Бартоломею и привозит ее в Сиену, где всем говорит, что она его жена. Куртизанка, по уговору с ним, соблазняет Джакоппо, но, изобразив раскаяние в изме­не мужу, просит любовника вместе с ней совершить покая­ние. Джакоппо исповедуется францисканцу, подкупленному Франческо. Тот налагает на него епитимью — во искупление позволить Франческо совершить то же самое с Кассандрой. Новелла заканчивается тем, что молодой флорентиец, при­дя в дом к красотке, ужинает вместе с Джакоппо и затем с его благословения идет в спальню Кассандры, а кающийся супруг остается один в столовой.

Можно представить себе, как Лоренцо рассказывал эту прелестную новеллу вечером в кругу друзей. Вероятно, ее сюжет и позаимствовал Макиавелли для своей пьесы «Ман­драгора», где под другими именами выведены те же персо­нажи и положения.

122

 

В новелле «Джиневра» Лоренцо пытался воспроизвести подлинные факты, оставаясь при этом верным духу Петрар­ки. Джиневре пятнадцать лет. Она живет в Пизе, во дворце Гриффи. Ее возлюбленный Луиджи из старинной семьи Ланфранки попадает во дворец благодаря своему приятелю Маффио Гримальди. Но на моменте, когда юноша входит в комнату красавицы, рукопись обрывается. Того, что сохрани­лось, достаточно, чтобы судить о литературных достоинствах произведения и сопоставить его с поэзией Лоренцо, где большое место занимают любовные страдания, слезы, пла­менные восклицания в манере «нового сладостного стиля», ценившегося в высшем флорентийском обществе.

 

Учреждение университета в Пизе

 

Как тонкий знаток словесности и как писатель, Лоренцо заботился о сохранении многовекового культурного прести­жа Тосканы. Ради этого он решился на радикальную меру: 22 декабря 1472 года древний Флорентийский университет (Studio) был переведен в Пизу.

Славный город Пиза, став портовым придатком Флорен­ции, в значительной мере утратил прежний блеск. Привле­кая туда студентов, Лоренцо, несомненно, хотел вернуть второму городу своего государства некоторое влияние. Он стал одним из пяти человек попечительского комитета уни­верситета. Новое начинание было делом нелегким. Остро стояла проблема финансирования. На жалованье профес­сорам и обеспечение проживания студентов требовалось 8300 флоринов. Часть этой суммы Лоренцо получил от ду­ховенства — он взял с него чрезвычайный налог в 5 тысяч флоринов, чем, естественно, вызвал недовольство. Наспех организованный учебный процесс принес городу массу не­ожиданных проблем. Студенты, прибывшие сюда из других университетов, вели себя как шайка хулиганов. Они дра­лись, задирали обывателей, крали у них кур, пили их вино, отрывали, как трофеи, дверные молотки. Начался такой раз­брод, что профессора раньше времени объявили каникулы. Во время карнавала у юнцов кончились карманные деньги и они принялись грабить профессорские квартиры: выноси­ли оттуда книги и продавали.

Преподаватели ненавидели и оскорбляли друг друга. Впрочем, уровень их преподавания был вполне приемле­мым. Здесь преподавали знаменитые юристы Бартолини и Бартоломмео Сочини, профессора медицины. Стефано делла

123

 

Toppe консультировал семью Медичи, и Пьеро Леони из Сполето, который был еще и талантливым философом и математиком, оставался личным врачом Лоренцо до самой смерти последнего. В отчаянии, что не смог предупредить роковой исход, Леони на другой день после смерти Лоренцо покончил с собой, бросившись в колодец.

Что касается философии, поэтики, красноречия и других дисциплин, то лучшие специалисты оставались по-прежне­му во Флоренции. Кристофоро Ландино продолжал препо­давать классическую филологию. Кафедру греческого языка, которую до 1471 года занимал Аргиропулос, перешла от не­го к Андронику Каллисту, а затем к Димитрию Халкондилу. Традиция продолжалась.

 

Лоренцо — покровитель гуманистов. Его отношения с Марсилио Фичино

 

Флоренция по-прежнему оставалась приютом воинству­ющего гуманизма. Лоренцо продолжал собирать манускрип­ты для библиотек в своем дворце, в Сан-Марко и в аббатстве Фьезоле. Он взял под покровительство некоторых литера­торов: автора бурлескных сонетов Бернардо Беллинчони. сентиментального поэта Нальдо Нальди, воспевавшего при­роду, и Уголино Верино, своего рода официального поэта, писавшего стихи в честь общественных и приватных собы­тий, важных для семейства Медичи. Нотариус Алессандро Браччези, яркий и плодовитый писатель, сочинивший более двухсот бурлескных сонетов, и гуманист Бенедетто Колуччи да Пистоя, автор речей, обращенных к итальянским держа­вам, были вознаграждены скромными должностями в горо­де. Скандальный старик Франческо Филельфо. некогда рас­сорившийся с Козимо, помирился с Лоренцо и в конце концов получил место преподавателя греческого языка. Ми­лости хозяина Флоренции в награду за льстивые произведе­ния пытались добиться и многие другие сочинители, но Ло­ренцо без особого почтения относился к этим писакам. А вот философы его восхищали. Он стал покровителем Мар­силио Фичино и членов его академии, как в свое время его дед и отец.

Материальных затруднений у Марсилио не было. Меди­чи подарили ему дом во Флоренции и виллу в Кареджи. Ло­ренцо лишь давал ему небольшие бенефиции. В 1473 году он посоветовал философу постричься в монахи и сделал его на­стоятелем маленького прихода Сан-Кристофано в Новоли.

124

 

Позднее, в 1487 году, Лоренцо велел отдать Фичино место каноника Флорентийского собора, освобожденное Джованни Медичи. А еще несколько лет спустя Марсилио получил место настоятеля монастыря в Мантуе. Фичино давал по­кровителю ценные книги и знакомил со своими философскими трудами. Их отношения напоминали отношения учи­теля и ученика. Лоренцо посещал пиры, устраивавшиеся Фичино в годовщины смерти Платона, но редко засиживался на собраниях академии и не участвовал в дискуссиях ее членов. Впрочем, в 1473 году одна из таких дискуссий дала ему тему для одного из главных его сочинений, поэмы, обычно именуемой «Спор», а иногда «О высшем благе».

 

Поэма «Спор»

 

«Спор» — поэма в шести песнях, это своего рода повест­вование о философских встречах, происходивших весной в Кареджи.

Начало поэмы — первая песнь в 169 стихах — довольно слабо связано с учением Фичино. Это буколика. Лоренцо, представленный здесь под именем Лауро (лавр), бежит от утомительной городской жизни и от политики, и среди цве­тущих лугов встречает пастуха Альфео. Они по очереди опи­сывают друг другу достоинства и недостатки городской и сельской жизни. Эта часть поэмы вполне соответствует на­званию «Спор». Тема и композиция очень похожи на прере­кания горожанина Лауро с пастухом Таиано в «Дриадее» Лу­ки Пульчи. Каких-либо оригинальных мыслей в этом симпатичном диалоге не содержится.

Но затем тон поэмы меняется. Следующие четыре пес­ни — 652 стиха — настоящий философский трактат, соот­ветствующий другому заглавию, которое иногда дают поэме: «О высшем благе». Лоренцо и пастух встречают Марсилио Фичино и спрашивают его, как, по его мнению, можно об­рести истинное блаженство, и он излагает свою теорию. Прежде всего он доказывает, что в жизни телесной истин­ного блага нет. Богатство и телесные блага (сила, здоровье, красота) — блага лишь временные и преходящие. Среди ду­ховных благ суетны блага чувственной души, а истинны лишь блага души разумной, а среди них — те. которые при­носят приобретенные, а не врожденные добродетели. При­обретенные добродетели делятся на деятельные и созерца­тельные — истинное блаженство дают лишь последние. Но чтобы достигнуть его, необходимо отделить душу от тела.

125

 

Нет иного блаженства, кроме созерцания Бога. Чтобы под­готовиться к этому созерцанию, необходимо упражнять не только ум, но также волю и любовь. Итак, нет смысла спо­рить о том, что лучше: городская жизнь или сельская. Спа­сает лишь возвышение собственной души.

Этот трактат — не что иное, как пересказ послания Фичино, озаглавленного De felicitate («О счастье»). Песнь шестая (208 стихов), завершающая поэму, — почти дословный пере­вод «Богословской молитвы" (Oratio ad Deum theologica) Фичино.

Основатель Платоновской академии написал эту не­обычную молитву для своих учеников и сам читал ее каждое утро. Но если в латинском тексте Фичино порыв сдерживает­ся философским стремлением к точности, то стихи Лоренцо пронизаны лиризмом, страстью и нежностью, особенно обра­щенные к Богу просьбы о милости и вечном блаженстве.

«Спор» — произведение, интересное не только яркими поэтическими образами. Искренность поэта позволила ему достичь поразительных высот, из сухого философского трак­тата ему удалось извлечь подлинную страсть.

 

Лоренцо и «платоническая любовь»

 

Какое чувство выражал Лоренцо, воспевая платоновские мотивы: уважение к Фичино или более нежную привязан­ность? Вопрос не нов. Фичино и Лоренцо в это время обме­нивались почти любовными посланиями. Как известно, философ возродил в академии Кареджи традиции «платони­ческой» любви, связывавшей Сократа и его молодых учени­ков. Согласно этой теории, дружеские отношения служили возвышению духа. Наставник созерцал красоту Бога в его творениях. Ученик — предмет любви — обретал свое место на иерархической лестнице творений и учился чтить свое те­ло как творение Божие.

Эта теория не обязательно приводила к настоящему го­мосексуализму. Правда, сам Фичино в 1467 году вступил в связь с девятнадцатилетним юношей Джованни Кавалькан­ти. Но что касается Лоренцо, то его, по-видимому, целиком поглощала любовь к женскому полу. Кое-какие сомнения рождали следующие строки — подражание «Любовным эле­гиям» Овидия:

Феб златокудрый! коль ты не забыл

Про первую любовь свою, и жалость

Когда еще в душе твоей осталась —

Молю, чтоб мне блаженство подарил.

126

 

Однако изыскания Андре Роншона показали, что все со­неты, в которых Лоренцо Великолепный говорит от имени нимфы Дафны, молящей Аполлона, основаны на игре слов с переменой пола: Лоренцо представляет себя Дафной, пре­вращенной в лавр, а бог солнца здесь — не кто иной, как Лукреция, в имени которой звучит корень luce — солнечный свет.

Подобного рода сочинения, продиктованные ощущением целостности космоса и в то же время весьма двусмыслен­ные, отвечали потребностям эпохи. Лоренцо вместе со сво­ими современниками вновь открывал давно забытые ценно­сти. Ощущение присутствия божества на всех ступенях творения рушило вековые запреты. Телесную гармонию уже не рассматривали как искушение дьявола. Понятие греха сменилось представлением о несовершенстве, которое мож­но исправить. По-новому воспринятые идеи произведений античной литературы и искусства указывали путь к спасению, то есть к общению с Богом в разуме и красоте, а не в страхе и сокрушении.

Именно в это время, в 1475 году, влияние Фичино вышло за пределы узкого кружка. Философ завершил исследования и переводы древних и начал создавать сочинения в духe неоязыческого синкретизма. Эти опыты Фичино, которые должны были отнюдь не отменить христианское учение, а вывести его на новый уровень, усиленно поддерживал Лоренцо. Одновременно на литературном небосклоне Фло­ренции восходило новое светило — Полициано, также про­никшийся духом «возрождения» ценностей и образов Антич­ности. Со временем постулаты Фичино стали своего рода официальной идеологией.

Свидетельств перемен было немало. Пародийная и бур­лескная литература, появившаяся вслед за «Ненчей», «Охо­той на перепелок» и «Пиром», скатилась на весьма средний уровень, а ее представители, и прежде всего Пульчи, поки­нули Флоренцию. Склонность Лоренцо к морализаторству проявилась в серии интереснейших законов, ограничивав­ших роскошь для нарядов горожан, церемоний, поминок, каравших нечестную азартную игру. Вот к чему привел ли­тературно-мистический труд Фичино, благодаря которому двадцатипятилетний хозяин Флоренции написал тысячу строк о высшем благе.

Перемены сказались и на продолжении «Книги песен» — собрания баллад, сонетов и песен, которые Лоренцо писал по разным случаям. Сборник избранных стихотворе-

127

 

ний для неаполитанского двора (Raccolta Aragonese) свиде­тельствует, что автор отходит от шаблонов описания плот­ской любви в манере Петрарки и внедряет в любовную те­матику своих стихов философские мотивы и рассуждения и духе Фичино.

Это коснулось всей литературной продукции Флорен­ции. Лоренцо задал тон: воспеваемая в сонетах Дама пре­вратилась в символ. Теперь не важно, кто это: Симонетта или Лукреция, жива она или умерла. Дама — лишь повод: страстный влюбленный ищет приюта в философской сверх­реальности.

Но не стоит думать, будто «обращение» Лоренцо убило в нем радость жизни и стремление к земным удовольствиям. Конные прогулки, песни, стихи занимали все время, кото­рое хозяину Флоренции удавалось урывать у финансовых дел, у политики и даже у философии. Она нимало не ско­вывала творческой и жизненной энергии Лоренцо, а как бы оправдывала их: именно так и следует смотреть на дело. Фи­чино доказал, что природу и разум можно примирить: в тварном мире все дозволено. Душа отражает космос. Иерар­хия ценностей, установленная Божьей волей, — то же, что лестница к высшему блаженству, естественным образом ве­дущая через созерцание. Ее нижние ступени могут быть ис­пользованы для духовного восхождения. Годятся и любые эстетические, нравственные и мистические учения, как Го­мера и Платона, так и Христа.

Лоренцо с восторгом принимал это «откровение» как раз в то время, когда его ближайшим другом стал молодой Полициано. страстный поклонник античных мифов, создатель ярких чувственных произведений, выражающих жизнера­достное мироощущение. Полициано терпеть не мог ни умо­зрительных абстракций, ни скучных нравоучений. Философии Фичино как раз избавляла его от необходимости размыш­лять о высоких материях. Он ее принял и тут же забыл: так он мог посвящать собственное творчество воспеванию ми­молетных радостей.

То же самое делал и Лоренцо: форма его произведений изменилась, но он ни от чего не отрекся. Он написал пять поэтических «молитв», перелагавших герметические тексты, «Асклепия» и «Поймандра» в переводе Фичино, «Утешение философией» Боэция, но в то же время беспрестанно пере­делывал и совершенствовал свои реалистические малые сти­хотворения. Он оставался эстетом, и этот эстет прекрасно уживался в нем с учеником Фичино.

128

 

Лоренцо-собиратель

 

Лоренцо всегда любил красивые веши. Его отношение к искусству — прежде всего отношение искушенного собира­теля. Он больше любил произведения искусства, чем худож­ников. Легенда о Лоренцо-меценате была сочинена в XVI ве­ко, когда Козимо I Медичи к вящей славе своих предков стал великим герцогом Тосканским. Эта легенда запечатле­на в росписи герцогских апартаментов в палаццо Веккио, выполненной Вазари в 1556—1558 голах, а также в трех больших фресках, украсивших первый этаж дворца Питти в 1635 году. На них Лоренцо окружен гуманистами, филосо­фами и художниками. Художники собраны в «салу Сан-Марко», где, как считали, находилась Академия изящных искусств под руководством скульптора Бертольдо, якобы воспитавшего и ней многих гениев, включая Микеланджело. На самом деле все было совсем не так. У Лоренцо во дворце на Виа Ларга был кабинет, где он хранил геммы, драго­ценные сосуды, монеты, медали и камеи, значительную часть которых унаследовал от отца. В течение жизни он уд­воил это собрание. К его кончине оно насчитывало более 200 золотых медалей, 1000 серебряных, 60 резных камней, много ваз и сосудов. Напомним, что он купил редкие изде­лия из сокровищницы папы Павла II. Среди них был драго­ценный кубок, известный как «чаша Фарнезе», и гемма, изображавшая похищение Палладия.

В саду, выходившем к церкви Сан-Лоренцо, и в саду близ Сан-Марко, принадлежавшем донне Клариче, Лоренцо раз­местил античные статуи. В его собрании находились, в част­ности, бюсты Августа и Агриппы, подаренные Сикстом IV. и некоторые новые находки, также полученные в дар. Эти са­ды, являвшиеся местом для прогулок, были своего рода му­к-ям и пол открытым небом. Лоренцо имел немало произве­дений искусства и в других резиденциях, но нигде, в том числе и в саду Сан-Марко, не устраивал никаких школ для молодых художников. Скульптор Бертольдо занимался толь­ко материальной консервацией и реставрацией статуй.

 

Лоренцо и мастерские художников

 

Только после заговора Пацци Лоренцо стал заказчиком больших построек: в Поджо а Кайано и в Спедалетто. В на­чале же своей публичной деятельности он ограничивался лишь скромным меценатством. Конечно, он поощрял рабо-

129

 

ту некоторых мастеров. Мастерская Андреа Чоне, прозван­ного Верроккьо, выполняла произведения всех жанров. В 1469 году ее хозяин сделал для виллы Кареджи скульптур) «Мальчика верхом на дельфине», ныне украшающую фон­тан во дворе палаццо Веккио. Кроме того, Верроккьо делал для городских праздников карнавальные маски, штандарты, например, штандарт Лоренцо для турнира 1469 года, оформ­лял здания к приезду иностранных государей, в частности, к визиту Галеаццо Марии Сфорцы в марте 1471 года. Все это были публичные заказы. В частном порядке Лоренцо зака­зал Верроккьо надгробие для своих отца и дяди, Пьеро и Джованни Медичи, — изящный саркофаг под аркой, укра­шенной гирляндой цветов, за золотой решеткой, в 1472 го­ду установленный в церкви Сан-Лоренцо.

Заказал он ему и бронзового «Давида» (ныне хранящего­ся в музее Барджелло). Лоренцо и Джулиано велели изобра­зить юного воина в античной одежде, указывающего мечом на отрубленную голову Голиафа. В 1476 году они продали эту статую синьории за 150 флоринов.

Для Джулиано Верроккьо делал чеканку на шлеме, кото­рый он носил на турнире I47S года. Лоренцо поручил ему реставрацию античного торса из красного мрамора. Позднее Верроккьо сделал бюсты обоих братьев, ныне хранящиеся в Вашингтонской национальной галерее. Джулиано Медичи (около 1478 года) изображен в античном одеянии. Более позд­ний бюст Лоренцо выполнен в раскрашенной терракоте. Он изображен в торжественном одеянии флорентийских долж­ностных лиц — длинной тунике и шапочке, с сосредоточен­ным взглядом и строгим лицом. Эти бюсты сделаны после заговора Пацци, но, возможно, были заказаны ранее. Одна­ко доказательств того, что именно Лоренцо был заказчиком других известных произведений, выполненных в то же вре­мя, таких как «Мадонна» и «Дама с букетом», нет.

Покровительствовали Медичи и братьям Поллайоло, и братьям да Майяно. Лоренцо добивался для Антонио Пол­лайоло официальных заказов синьории — это скульптура на большом серебряном бассейне, чеканный шлем, вручен­ный в 1472 году Федерико да Монтефельтро в благодарность за усмирение Вольтерры. Заказывались ему и картины на мифологические сюжеты, например «Подвиги Геракла».

Джулиано да Майяно по рекомендации Лоренцо поруча­ли работы в присутственных местах республики, замке Монтеподжоло, капитанском дворце в Сарцане, соборе в Фаэнце. Но в основном Джулиано и его брат скульптор Бенедетто работали на Лоренцо после 1478 года.

130

 

Боттичелли и Леонардо да Винчи

 

Двадцатилетний Сандро Филипепи по прозвищу Ботти­челли, воспитанник мастерской Верроккьо, в 1470 году по ходатайству Томмазо Содерини (возможно, действовавшего от имени Медичи) получил заказ на аллегорию Силы для за­лы суда Торговой палаты. Он же писал штандарт Джулиано для турнира 1475 года. Затем по заказу купца Гаспаре ди Дзаноби дель Лама Боттичелли написал в его погребальной капелле в Санта-Мария Новелла «Поклонение волхвов», по­добное литургической процессии. Первый из волхвов — Козимо Медичи, возвышающийся над всеми присутствующими. Он склонился перед Богородицей и благоговейно прикаса­ется к обнаженной ножке Младенца. Ниже, справа от Бого­родицы, преклонил колени второй царь в длинном пурпур­ном плаще — Пьеро Подагрик. Справа от него — третий царь, его брат Джованни в серо-зеленой тунике. За Джован­ни зритель видит красивый задумчивый профиль стоящего Джулиано Медичи.

Лоренцо здесь изображен на первом плане слева как мо­лодой рыцарь в короткой красно-голубой тунике, горделиво опирающийся на меч. Два персонажа смотрят прямо на зри­теля: рядом с Джулиано — заказчик, указывающий на само­го себя пальцем, а на переднем плане справа сам белокурый Боттичелли в коричневато-красном плаще.

Все персонажи поражали зрителей большим сходством с реальными людьми. Эта картина демонстрировала всем вхо­дящим в храм нерушимую власть династии, правившей во Флоренции.

Другой художник, явивший в эти годы Флоренции свой талант, был ровесником Лоренцо: Леонардо, незаконный сын нотариуса Пьеро да Винчи. Отец отдал его в мастерскую Верроккьо, где мальчик сначала упражнялся в научной рес­таврации антиков, выставленных в саду Сан-Марко. Молодой художник прославился, написав сперва «Иоанна Крестите­ля», а затем фигуру ангела на картине «Крещение Христово». За ними последовали «Благовещение» (ныне в Лувре), «Ма­донна с цветами» (Мюнхен), неоконченное «Поклонение волхвов» и «Мадонна в скалах», где художник впервые изо­бразил крылатых юношей с красивыми женскими локонами. Но сам Лоренцо никогда ничего не заказывал Леонардо: в январе 1478 года он только попросил его написать алтарный образ для капеллы Сан-Бернардо во дворце синьории. Такое невнимание, возможно, объясняет, почему Леонардо так ра­но предложил свои услуги герцогу Миланскому. Впрочем,

131

 

вскоре большинство флорентийских художников сделают то же: поступят на службу к иностранным государям.

Таким образом, заказы Лоренцо художникам были до­вольно скромными, а если сравнить их с заказами других го­сударей того времени — Борсо д'Эсте или Сикста IV — со­вершено ничтожными. Но тогда Лоренцо был еще молодым человеком, искавшим сиюминутных удовольствий, и не был обременен великими замыслами, которые могут увековечить человека в грядущих поколениях.

 

Лоренцо и музыка

 

Среди искусств, в которых упражнялся Лоренцо, была и музыка: он играл на лире и пел (правда, не безупречно), рас­ширил хор и купил лучший орган для баптистерия Сан Джованни. Он осыпал милостями не только знаменитого орга­ниста Скварчалуппи, но и заезжих музыкантов, выписал из Нидерландов теноров — Антверпена и Камбре. При нем всегда находился оркестр флейтистов и трубачей.

Это пристрастие Лоренцо к музыке, сопровождавшей все церковные и светские церемонии, а также выражавшей «священное исступленье» поэта, было типично флорентийским, впрочем, как и весь его образ жизни, в котором по­вседневность сочеталась с возвышенными размышлениями и творчеством. Но время творчества было и временем политики, финансовых дел и интриг. А когда Лоренцо забывал о делах, другие, пользуясь этим, ставили капканы для прави­теля Флоренции.

132

Содержание          Наверх           Biblio Italia