ИВАН КЛУЛАС

ЛОРЕНЦО ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ

М.: Молодая гвардия, 2007. – 260 [12] с .: илл. (Жизнь замечательных людей)

Перевод осуществлен по изданию: Ivan Cloulas. Laurent le Magnifique. Paris: Fayard, 1997

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

ХОЗЯИН ФЛОРЕНЦИИ

 

Глава IV

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

 

 

В сорок лет Лоренцо мог с удовлетворением оценить пло­ды своих трудов. В то время как вокруг Флоренции бурлили страсти и царили раздоры, Тоскана наслаждалась миром. Отвоеванная наконец-то Сарцана обороняла северную грани­цу от угрозы вторжения Лодовико Моро, который в 1488 го­ду оккупировал бывшую Генуэзскую республику. Форли и Фаэнца перешли под протекторат Флоренции. Даже папа Иннокентий VIII, казалось, полностью подчинился воле Медичи. Говорили, что он на все глядит глазами Лоренцо Великолепного. Тот, по правде сказать, дорого платил за та­кое подобострастие.

Джованни Торнабуони, управляющий римским филиа­лом, уступил место своему племяннику Онофрио. Однако прежде он, желая поднять престиж своего дома, одобрил ри­скованные займы папскому сыну, семье Орсини и важней­шим прелатам. Главный управляющий Франческо Сассетти скончался 31 марта 1490 года во Флоренции, так и не вос­становив равновесие в финансовых делах. Его сменил быв­ший управляющий Меняльным столом Джамбаттиста Браччи, человек небогатый и мало уважаемый. Назначение Браччи вызвало недовольство в Лионе — единственном, на­ряду с Римом, сохранившемся крупном филиале банка. Сы­новья Сассетти из-за этого поссорились с местным управля­ющим Лоренцо Спинелли. Стали поговаривать о закрытии конторы.

Лоренцо не обращал внимания на эти неприятности. Те­перь в нем некоронованный государь полностью затмил банкира. Все его замыслы оплачивала городская казна. Ин­тересы компании Медичи отошли на второй план, уступив место другим целям. Флорентийские магнаты негласно по­ставили Лоренцо управляющим всеми делами государства. Его задачей было оградить государство от внешних вторже­ний и установить мир во всей Италии — мир, в котором так нуждались флорентийские купцы, чтобы вернуть прежние экономические позиции. Лоренцо надеялся дипломатичес­ким путем создать новую итальянскую лигу, объединяющую государства Апеннинского полуострова. Причиной для тако­го объединения могла стать необходимость борьбы против общего врага — турок.

218

 

Вокруг Крестового похода. Зизим - заложник у христиан.

Мир между Римом и Неаполем

 

В 1484 году Баязид, сын Мехмеда II, стал угрожать хрис­тианам в Средиземном море и на Балканах. В мае 1487 года папа Иннокентий VIII призвал европейских государей всту­пить в Крестовый поход. Однако препятствием для священ­ной войны являлась вражда между Римом и Неаполем: ко­роль Фердинанд при поддержке своего зятя Матвея Корвина, отвергал любые соглашения со Святым престолом. В начале 1489 года положение обострилось из-за одного события в международной жизни, которое можно назвать «игрой в за­ложника».

У султана Баязида был весьма честолюбивый брат Джем, сын Мехмеда II от сербской княжны-христианки, кузины Матвея Корвина. В 1482 году, после неудавшегося мятежа, царевич попросил убежища у гроссмейстера ордена Святого Иоанна Иерусалимского Пьера д' Обюссона. Тот принял его на Родосе, являвшемся аванпостом христианского мира в борьбе против Османской империи, и пообещал не выдавать брату. Но там Джем мог подготовиться к реваншу. Баязид для собственного спокойствия посулил гроссмейстеру золо­тые горы — ежегодный пенсион в 45 тысяч дукатов — за обещание держать гостя под охраной.

Пьер д'Обюссон отослал царевича в отдаленный приорат Бурганеф в Лимузинской марке. Знатный турок Зизим. как звали его лимузинцы. спокойно прожил там несколько лет.

Но для многих государей он стал лакомым куском: они понимали, что Баязид не нападет на страну, где будет нахо­диться его соперник, которого всегда можно будет натравить на Македонию. Венецианский дож, король Неаполитанский и зять его король Венгерский, герцог Лотарингский Рене II и король Французский, спорившие за Неаполитанское и Иерусалимское наследства, а также папа Иннокентий VIII наперебой пытались заполучить Зизима, предлагая гросс­мейстеру крупные суммы, взятые в долг у банкиров. Больше всех, 600 тысяч дукатов, предложил мусульманин, правитель Египта, султан Каирский. Этот государь, власть которого простиралась на всю Северную Африку, Палестину и Сирию. был врагом Баязида, а потому поддерживал отношения с христианами. Флоренция ладила с ним прекрасно. В 1487 го­ду султан послал посольство к синьории, а с ним передал редких животных в подарок Лоренцо Медичи: льва и жира­фа, который сразу стал любимцем флорентийцев. Но когда Иннокентий VIII снискал расположение французского ко-

219

 

роля, Пьер д' Обюссон передал Зизима папе в обмен на кар­динальскую шляпу для себя и перевод большой доли иму­щества военного ордена Гроба Господня ордену иоаннитов. Договорились, что папа станет получать непосредственно от султана пенсион в 40 тысяч дукатов.

6 марта 1489 года Зизим высадился в Чивитавеккиа, а 17 марта был с большой помпой принят в Ватикане, проехав через Рим, где его восторженно приветствовал народ. Ху­дожник Мантенья впоследствии своему господину, Мантуанскому герцогу Франческо Гонзаго, описал принца как омерзительного грубияна и пьяницу. «Он ступает, как слон, и движется не изящней венецианской бочки...» На самом деле тридцатилетний Зизим был хорошо сложен и очень привлекателен — смуглый, с орлиным носом и чуть косящи­ми голубыми глазами — настоящий принц. Была тайная надежда, что на константинопольском престоле он будет благоволить к христианам, а может быть, и сам примет кре­щение.

Зизима с комфортом устроили в Ватикане. Папа известил вассалов Константинопольского султана, в том числе и сул­тана Египетского, что дал приют законному наследнику Мехмеда. Таким образом он рассчитывал вызвать раздоры в Османской империи.

Баязиду, который несколько раз пытался отравить брата, пришлось платить папе колоссальный пенсион. На эти деньги понтифик мог снарядить армию против мусульман. Он вызвал в Рим представителей всех христианских держав, которые с 25 марта по 30 июля 1490 года разрабатывали там план кампании против турок. Три интернациональные ар­мии — всего 15 тысяч всадников и 45 тысяч пехотинцев — должны были по суше и по морю отправиться на Восток. Но для успеха кампании надо было принудить к покорнос­ти христианских государей, восставших против Рима: коро­ля Неаполитанского и его зятя Матвея Корвина. Короля Матвея, прославленного полководца, прочили в главноко­мандующие крестоносцев, но 6 апреля 1490 года он внезап­но скончался от апоплексического удара в возрасте сорока семи лет. Между тем Фердинанд Неаполитанский упорно отказывался платить папе дань. 11 сентября 1489 года Инно­кентий VIII отлучил его от Церкви и объявил, что забирает себе Неаполитанское королевство как его сюзерен. И тогда Лоренцо Медичи с успехом выступил посредником между Римом и Неаполем. Благодаря флорентийской дипломатии стороны в 1491 году пришли к соглашению. 27 января 1492 го­да папа объявил его условия: дело неаполитанских баронов

220

 

передается в Рим, Фердинанд Неаполитанский платит 30 ты­сяч дукатов как недоимку по дани, с тем чтобы в дальней­шем в счет ее содержать две тысячи всадников и пять галер. Мир скреплялся браком внука Фердинанда Неаполитанско­го Людовика Арагонского и папской внучки Баттистины, дочери Теодорины Чибо и Герардо Усодимаре. Таким обра­зом, правившая в Неаполе Арагонская династия породни­лась с Медичи через папских детей.

Теперь ничто не мешало союзным христианским вой­скам выступить против султана Баязида. Тот попытался от­тянуть неизбежное, передав папе бесценную реликвию Страстей Христовых — Святое копье, которым римский во­ин Лонгин пронзил бок Спасителя на Кресте.

К тому времени в Европе пало последнее исламское го­сударство — 2 января 1492 года Гренада капитулировала пе­ред католическими королями Фердинандом и Изабеллой. Чуть позже мореплаватель Христофор Колумб открыл Кас­тилии для проповеди Евангелия Новый Свет.

 

«Священное представление о мучениках Иоанне и Павле»:

нравственное и политическое завещание Лоренцо

 

Еще до того как во Флоренцию пришли все эти радост­ные известия. Лоренцо, пытавшийся примирить папу с не­аполитанским королем, решил показать флорентийцам, что на самом деле лежит на весах мировой политики, при помо­щи своей пьесы «Священное представление о мучениках Иоанне и Павле».

Народ давно привык к подобным зрелищам. Все большие флорентийские праздники, такие как День Иоанна Предте­чи, сопровождались мистериями на темы из священной истории или житий святых. Лоренцо сочинил эту пьесу в году. Ее несколько раз представляли на площади Синь­ории при участии детей Медичи, в частности 17 февраля

1490года по случаю избрания младшего сына Лоренцо — Джулиана должностным лицом театральной артели Иоанна Богослова.

Святые Иоанн и Павел приняли мученичество в 362 го­ду в Никомидии. Их мощи вскоре были доставлены из Ма­лой Азии в Рим и хранились в доме Целия, который папа Иннокентий I (410—417) сделал храмом. Избрав для пьесы историю этих мучеников, Лоренцо тем самым выразил ува­жение к Иннокентию VIII, носившему то же имя, что и его древний предшественник. С другой стороны, в литургичес-

221

 

ком каноне эти мученики стояли рядом с покровителями лома Медичи святыми Космой и Дамианом; их память празд­новалась 26 июня — между праздниками Иоанна Предтечи и апостолов Петра и Павла. Чествуя этих мучеником, Лоренцо как бы величал также покровителей Флоренции и своего се­мейства.

В пьесе, состоявшей из 1168 стихов, тридцать две роли: придворные, солдаты, всадники, астрологи. Действие насы­щено символами и намеками на современные события.

В начале пьесы дочь императора Константина Констан­ца, больная проказой, приходит к гробу святой Агнессы и — о, чудо! — она исцеляется. Царевна делится радостью с при­дворными:

 

Вот дочь твоя, страдавшая проказой.

К тебе пришла, прекрасна и чиста.

Во здравье истинном и совершенном:

И плоть моя, и дух исцелены.

Отец любезный, вся я счастьем полнюсь.

Молчать не в силах, видя, как ты рад:

Ведь мой недуг и скорбь твою, родитель.

Единым чудом удалил Господь.

 

Исцеление царевны символизирует покаяние грешной души. Констанца дает обет уйти в монастырь. Но язычник Галликано, недавно добывший императору победу над пер­сами, просит ее руки. Царевна желает отложить свадьбу до возвращения полководца из похода против мятежных лаков.

В товарищи военачальнику Константин дает двух своих любимых офицеров Иоанна и Павла. Галликано разбит. Его товарищи-христиане понимают, в чем тут дело. Иоанн про­сит военачальника обратиться в христианство:

 

Быть может. Бог послал годину эту

С тем, чтобы ты судьбу свою познал.

Ведь смертный сам себе, пороков полон.

Наводит и уныние, и грех.

Так обратись и веру исповедуй

В единого Подателя всех благ.

Павел добавляет:

Бог отнял честь твою в бою жестоком.

Чтоб видел ты в надменности своей.

Что славу Он дает и отнимает.

 

Галликано принимает крещение. Ангел, сойдя с небес, обещает ему Божью помощь при осаде вражеского города:

 

Лишь Крест всегда, как знамя, поднимай.

222

 

Перед полководцем чудесным образом является легион новых воинов — это небесные духи, посланные Богом. Гал­ликано без смущения принимает команду над ними. Он го­ворит с ангелами как кондотьер:

 

Всем, кто явился, подчиняться мне.

Кто первый здесь поднимется на стену.

Тому я тысячу дукатов дам.

Пятьсот — второму, сто получит третий,

И для всего полка — второй оклад.

 

Разумеется, Галликано одерживает победу и великодуш­но дарит жизнь неприятельскому царю и его сыновьям. За­тем отправляется к Константину возвестить о победе и го­ворит, что отказывается от сватовства к царевне и удаляется в пустыню, чтобы провести остаток дней в молитве Богу.

Вскоре император Константин оставляет власть трем сво­им сыновьям и дает им урок политической нравственности. Его завещание — словно завет самого Лоренцо:

 

Знай, кто ее стяжает по наследству,

Что власть дает нам тысячи забот,

А с ними дух и тело изнемогут:

На вкус держава горше, чем на вид.

Кто хочет испытать, что значит править.

О высшем благе прежде помышляй,

И жизнь благую выбрать подобает.

Чтобы другим служила образцом...

Отринуть роскошь от себя и скупость.

В суде любому правду воздавать.

Быть ласковым, сердечным и любезным:

Владыка будь слугой своим слугам.

 

Старший сын Константин с согласия братьев Константа и Констанция наследует отцу. Ему приходится сражаться с бунтовщиками, и он приносит жертву Марсу, но вскоре по­гибает вместе с братьями. Его наследником становится Юлиан — племянник Константина Великого, который воз­лагает на христианскую веру вину за поражение. Юлиан воз­рождает культ языческих богов, приносит в курию статую Победы. Ради пополнения казны он конфискует собствен­ность христиан и преследует их:

Не говорил ли вам и Сам Христос:

«Ради меня отдайте все свое именье»?

 

Офицеры Иоанн и Павел отказываются принести жертву Юпитеру. Император велит предать их мучительной казни. Затем он отправляется на войну с парфянами, причем про­износит речь о сути императорской власти:

223

 

Кто удовольствий иль корысти ради

Изменит долгу — тот не властелин...

Доход он получает, но его же

Разумно, щедро людям раздает.

Он держит войско наготове, чтобы

Oберегать народ от зол войны.

Коль дорог хлеб — ему кормить голодных.

Не то погибнут люди без него.

Богатство, пышность, все. что подобает

Державе — не его. народа часть.

И хоть он всем владыка и хозяин.

Но ничего своим не назовет.

Он только услужать народу послан,

В том честь его, и нет других наград.

И рядом с этим подло вожделенье:

Высоким душам драгоценна честь.

 

Честь требует от Юлиана отомстить парфянам за униже­ние Рима и за убитых ими римлян. Перед походом он обращается к астрологам, которые предсказывают ему гибель от рук мертвого человека. Юлиан пользуется случаем, чтобы показать величие своего духа:

 

Светила светят на волхвов с царями.

Но я закону их не покорюсь:

Я верю, что лишь выбор человека

Ему укажет подходящий час.

 

Итак, Юлиан неразумно бросил выбор судьбе. Он наде­ется не только разбить парфян, но и покарать главу христи­ан — святого монаха Василия Кесарийского. Василий молит Бога и Деву Марию защитить Церковь. Богородица, явив­шись, выводит из гроба христианского воина, сто лет назад принявшего мученическую смерть в Египте, где ему, полу­чившему прозвание «Отца мечей», многие древние общины посвящали храмы. Имя его — святой Меркурий.

У флорентийцев, хорошо знавших римский пантеон, имя Меркурий вызывало в памяти языческого бога — проводни­ка мертвых, часто бывшего посредником между этим и тем светом. Но кроме бога и мученика на память приходил и третий образ: легендарный Гермес Трисмегист, которого звали также Меркурием Трижды Величайшим или Меркури­ем Египетским. Он, как говорили, жил в Египте за две ты­сячи лет до Рождества Христова и стал родоначальником большинства наук, в том числе оккультизма и алхимии. Он передал египетским жрецам тайны мироздания, записанные в «герметических» книгах. Марсилио Фичино чрезвычайно высоко ценил эзотерическую философию, дошедшую под именем Гермеса Трисмегиста, и сам перевел «Поймандра»

224

 

(«Пастыря») — трактат о божественной силе и мудрости. Поручая отомстить за поруганную веру именно святому Меркурию, тезке античного бога и эзотерического настав­ника, Лоренцо внушал зрителям, что неоплатоническое уче­ние и предлагавшийся им синкретизм не опасны для хрис­тианства: напротив, в них оно найдет неоценимую опору. Матерь Божья обращается к избранному Ею герою, словно богиня мщения:

 

Меркурий, подымись, иди из гроба.

Не дожидаясь Страшного суда.

Своим оружьем препояшься снова!

Я за обиду мстить тебе велю.

Обиду Церкви! Я,  Мария Дева,

Тебе Господню волю затвержу:

Убей дракона, что, исполнен яда.

Упился чистой кровью христиан!

 

Невзирая на предупреждение астрологов, Юлиан стано­вится во главе войска. Главный казначей хвалится перед ним своей распорядительностью:

 

Всем золота дано преизобильно...

Не видано солдат стать снаряженных.

Отважных и обученных в строю.

 

Император в восторге:

 

Солдаты храбрые, народ могучий —

С вами на жизнь отправлюсь и на смерть.

 

Но коли Богом решено, от судьбы не уйдешь. Призрак святого Меркурия проходит через сомкнутые ряды воинов и поражает императора. Юлиан испускает дух, восклицая, со­гласно легенде:

 

Се, Галилеянин, ты победил!

 

Своим успехом пьеса была обязана и динамичностью дей­ствия, и колоритным сиенам, в которых фантастика соединя­лась с повседневной жизнью: ангелы превращались в воинов. Богородица воскрешала мертвого, призрак мученика сокру­шал врагов христианства. Зрителям доставляли большое удо­вольствие и игра актеров, и экзотические декорации и мно­гочисленные эпизоды с пением. Музыку для пьесы сочинил немец Генрих Исаак, капельмейстер церкви Сан-Джованни

Простому народу нравилось морализаторское поучение: добрый государь, готовый делать все для общего блага, не спасется, если не имеет истинной веры. Так пьеса перекли-

225

 

кается с доктриной папства о примате духовной власти над светской. Она рассказывает о делах давно минувших дней и вместе с тем намекает на важнейший замысел современ­ности: Крестовый поход против турок. Христианские госу­дари могут преуспеть в этом великом деле, только объе­динившись вокруг Верховного первосвященника — стража веры.

 

Лоренцо и астрология

 

Однако в пьесе Лоренцо не все ясно, например отноше­ние к астрологии. Правда, Юлиан Отступник (если на ми­нуту отождествить его с Лоренцо Великолепным) игнориру­ет предсказание, что он будет убит покойником, но он же за это и наказан: ведь предсказание исполнилось.

Папа Иннокентий VIII принял ряд радикальных мер против магии и питавших ее эзотерических верований. Бул­лой от 5 декабря 1484 года он дал большие полномочия инквизиторам, посланным для расследования случаев о ведовстве в Верхней Германии и на Рейне, где началась на­стоящая эпидемия сатанизма. Говорили, что многие лица обоего пола там совокуплялись с бесами, колдовскими за­клинаниями и кознями чиня множество бед.

К этому добавлялись и другие, столь же острые для Церкви проблемы. В Испании католическая реконкиста со­провождалась насильственным крещением евреев. Те по возможности мстили: ломали Распятия, оскверняли Святые Дары, а то и убивали своих гонителей — например, инкви­зитор Педро Арбуэса был смертельно ранен в Сарагосском соборе в сентябре 1485 года.

Вот почему в I486 году курия так строго осудила тезисы Пико делла Мирандола. Среди утверждений, выдвинутых другом Лоренцо, было и такое: магия и иудейская каббала, как ни одна другая человеческая наука, могут доказать бо­жественность Христа!

Пико пытался отразить папское отлучение. Он сочинил свою апологию под видом похвалы Лоренцо Медичи, кото­рый сам поощрял его работу. Но убедить богословов Пико не сумел. Римская инквизиция вынесла постановление о его аресте и преследовала даже во Франции, где скрывался фи­лософ. Вследствие этих неприятностей он кардинально пе­ременил точку зрения и присоединился к обличителям эзоте­рических верований.

Как раз после осуждения Пико Лоренцо политически

226

 

сблизился с Иннокентием VIII и не мог не осудить мнение своего друга. Поэтому в его сочинениях, написанных в ту пору, обличаются практики, связанные с эзотерикой.

 

Вот ночь нисходит, мировым законом

Бегущая от солнечных лучей...

С ней дикая, злокозненная свита:

Сны. ворожба, бессмысленный обман.

Вот колдуны, пророки, хироманты.

Дающие пророчества свои

И на письме, и устно, в пестрых картах

Глядящие, что сбудется с тобой.

Алхимия и звездная наука.

Судьбу толкующие наугад.

 

Эти строки из второй «Сельвы любви» предназначались богословам-гуманистам Флоренции, собиравшимся в Пла­тоновской академии. Однако широкой публике Лоренцо не боялся говорить совсем другое. Как распорядитель флорен­тийских празднеств, он сложил на астрологические темы од­ну из своих знаменитых карнавальных песен — очевидно, на Масленицу 1490 года.

Во время праздника на площадь выезжала колесница с семью астрологическими планетами: Сатурн, Солнце, Марс, Юпитер, Меркурий, Луна и Венера. Ряженые представляли судьбы тех, кто родился под каждым из этих знаков: мелан­холиков, весельчаков, гневливых, ученых и властителей, лжецов, людей физического труда, наконец, тех, кто рожден для наслаждений и любви.

Песня, мелодию для которой сочинил Генрих Исаак, на­чиналась словами:

 

Мы, семь планет небесных, с высот престолов наших

На землю опустились, чтоб вразумить людей.

От нас приходят людям и радости, и белы.

И то. что вас терзает, и то, что веселит.

Что будет с человеком, с живою каждой тварью.

С растением и с камнем — все то решаем мы.

Кто против нас восстанет, того мы сокрушаем.

Кто вверится, того мы приветливо ведем.

 

Далее поется о том, что непреложность светил запечатле­на Любовью. Призвание планеты Венеры — привлечь к себе детей всех прочих знаков, желающих обрести счастье:

 

Прекрасная Венера, ясна и  грaциозна,

В сердцах рождает наших любовь и доброту.

Кто пламенем охвачен планеты милосердной.

Пылать вовеки будет чужою красотой.

Все птицы, рыбы, звери ее щедроты видят.

227

 

И новый мир возможет восстать через нее.

Иди же за планетой, для вас добро творящей.

Любезная красотка, красавец молодой!

Прекрасная богиня Киприда призывает

Дни ваши молодые в веселье расточать.

Не медля, не колеблясь, пока еще возможно:

Коль случай удалится — назад уж не придет...

 

Любой на свете должен смеяться и любить.

Кто может — будь доволен: ни чести, ни богатства

Тому, кто не смеется, и впрок-то не пойдут.

 

Последние отголоски радости: карнавальные песни и песни для танцев

 

В том же карнавальном шествии прославлялся и «триумф Вакха», который восседал в колеснице вместе со своей воз­любленной Ариадной в окружении нимф и сатиров. Эта знаменитая песня Лоренца начинается словами:

 

Quant'è bella giovinezza

Che si fugge tuttavia!

Chi vuol esser lieto, sia:

Di doman non c'è certezza.

 

Верно, велено промчаться

Нашей младости пригожей.

Кто забавы ищет — что же?

Завтра всяко может статься.

 

Шесть следующих строф посвящены пляскам сатиров и нимф, гротескному шествию старого пьяницы Силена со свитой, истории царя Мидаса, который все превращал в зо­лото и не мог утолить жажду. В последнем куплете — вос­торженный призыв к молодым людям наслаждаться:

 

Девы, юноши, с любовью

Славьте Вакха и Амура!

Стройте пляски, стройте хоры.

Закипайте свежей кровью!

Нынче бедам след умчаться:

Будь что будет. Бог поможет.

Кто забавы ищет — что же?

Завтра всяко может статься.

 

На Масленицу 1489 года девушки пели его песню, обра­щаясь к «цикадам» (старухам-сплетницам):

Поймите, донны, — мы девицы

Любезные и молодые.

А если в пересудах вянуть,

Тогда на что и красота?

228

 

Любви и вежеству — привет,

А злобе с подозреньем — нет!

И будь же каждый при своем:

Ворчите вы, а мы живем.

 

В «Песне о перевернутых лицах» Лоренцо обращается к социальной сатире. Ряженые, исполнявшие эту песню, на­девали маску с глазами на затылке и как будто пятились на­зад. Они воплощали предателей и тех, кто для потехи пока­зывал всему свету свои срамные части тела:

 

Ну, если так, не обижайтесь.

Коль ваши дамы так поступят!

 

Еще семь карнавальных песен Лоренцо предназначались для шутовских шествий профессиональных корпораций. Текст их неприличен, а подтекст еще неприличнее. Конди­теры, торговцы пряниками и вафлями и булочники хвалили свои товары, которые формой и крепостью понравятся всем дамам и девицам. Парфюмеры предлагали дамам благово­ния, привлекающие любовников. Продавцы мускуса восхва­ляли возбуждающую силу этой тошнотворной жидкости из желез кабарги. Крестьянки предлагали покупательницам фрукты и овощи — длинные пупырчатые огурцы, большие вздутые бобы, недвусмысленно намекая на их сходство с мужским детородным органом. Наконец, садовники, лукаво подмигивая, распевали, как правильно сажать саженец:

 

Ты не суй его поспешно:

Спешка дело только портит.

Все получится, но выжди:

Как набухнет, так работай.

 

В то же время для праздников светских Лоренцо по-преж­нему писал стихи утонченные, черпая вдохновение в курту­азной любви, а еще сочинял «песни для танцев» (баллаты). Некоторые их мотивы близки «Песне о Вакхе и Ариадне»:

 

Напрасно думаете, донны.

Что ввек нас не настигнет старость.

Что наша младость

При нас останется навек.

Года бегут и улетают.

Цвет нашей жизни увядает,

И нежным ведомо сердцам.

Что время ворог всем вещам...

 

А вот строки из другого стихотворения:

 

Прекрасная младость назад не придет.

Назад не вернуть нам пропавшее время...

 

Не ценит блаженства безумная юность.

Однако прекрасны цветы по весне.

229

 

Духовные гимны

 

Лоренцо теперь как никогда остро ощущал быстротеч­ность времени: ведь он почти постоянно страдал от жесто­чайших приступов подагры и подолгу был прикован к ин­валидному креслу или к постели. Не в силах развеять тоску, он искал утешения в молитве. Его благочестивые размыш­ления на Страстной неделе 1491 года породили несколько гимнов (лауд). Чтобы народ начал их петь, лауды положи­ли на ту же мелодию, что и карнавальные песни. Так, «По­хвала Богородице» пелась на мотив разбитной песни ого­родниц:

 

Верной, вечною красою

Величайся, Приснодева!

Всяк хвали Тебя, Мария.

Всяк молись Тебе с любовью.

Всяк хвали Тебя, Мария:

Столь велико было благо

Чрез Тебя для всей природы.

Как смиренно соизволил

Бог во плоти появиться...

 

И гимн, посвященный Страстной пятнице, исполнен истинного трагизма:

 

О сердце, грешное и злое,

Источник помыслов лукавых —

Что ты мне грудь не разорвало,

Не изошло своею скорбью?

Восплачь и растопи слезами.

Подобно воску, злое сердце:

Сошел во гроб Живой предвечно

Христос, Господь твой милосердный.

Ты сам взойди на жестко древо.

Со Иисусом сораспнися.

Ты сам пронзен будь тем железом,

Которое Его пронзило.

 

Эти прекрасные гимны, как и желал Лоренцо, были вос­приняты народным благочестием. Вечером в Страстную суб­боту набожные мужчины, женщины и дети приходили в со­бор Сайта-Мария дель Фьоре на службу в честь Божьей Матери. Каждый квартал по очереди пел свои лауды под уп­равлением своего хормейстера, так называемого «капитана хвалящих». Среди авторов этих гимнов были Фео Белькари и мать Лоренцо — Лукреция Торнабуони, а также много священнослужителей.

230

 

Мода на проповеди Савонаролы

 

Самым популярным проповедником был тогда брат Мариано да Дженаццано из ордена отшельников-августинцев. Этот гуманист, владевший изящной латынью, в свои пропо­веди Священного Писания вкраплял цитаты из Цицерона и Вергилия. Полициано описывает его добродушным и здра­вомыслящим человеком, не очень строгим, но и не снисхо­дительным к порокам своего времени. Его общество любил не только Полициано, но и Пико делла Мирандола, да и сам Лоренцо. Все они часто бывали у него в большом красивом монастыре, построенном Франческо Джамберти у ворот Сан-Галло. Вероятно, Лоренцо, разбитый недугом, не раз нахо­дил у брата Мариано истинное утешение.

Но уж кто поистине соблазнил флорентийцев мощью своих пророческих слов, так это брат Джироламо Савонарола.

Необычайная судьба выпала на его долю. Он родился в 1453 году в Ферраре и воспитывался при блестящем дворе д'Эсте, где его дед служил лейб-медиком. Внешние данные Джироламо: выразительное, но некрасивое лицо, маленький рост, рыжие волосы, хриплый голос — никак не способство­вали успеху в этом мире. В восемнадцать лет несчастная лю­бовь к одной девице из рода Строцци внушила ему ярост­ную ненависть к плотским удовольствиям. Он оставил мир и в апреле 1475 года в Болонье постригся в орден домини­канцев. Обратив отвращение к человечеству на самого себя, он неустанно занимался самобичеванием, очень мало ел, спал на соломе. И на публике, и в частных беседах он обли­чал пороки своих современников. Побывав в нескольких монастырях своего ордена, Савонарола 28 апреля 1482 года получил от капитула Ломбардской провинции должность чтеца во флорентийском монастыре Сан-Марко. Путешест­вовавший при этом Пико делла Мирандола стал свидетелем долгого богословского спора, в котором феррарец победил своего соперника. Пико проникся уважением к Савонароле и рассказал о нем своему другу Лоренцо Медичи.

В 1482—1484 годах о монахе во Флоренции почти ниче­го не знали, кроме того, что он наставляет послушников Сан-Марко. На его проповеди в Рождественский и Вели­кий пост в монастыре Сан-Лоренцо приходили всего двад­цать—тридцать слушателей, в то время как паства брата Мариано заполняла весь большой неф Флорентийского со­бора. Но в 1485 году доминиканцу было видение: Бог ска­зал ему, что время возмездия пришло, и велел Савонароле сообщить эту страшную весть людям, за что обещал ему ве-

231

 

нец мученичества. Савонарола долго колебался, но в пер­вый четверг Великого поста 1486 года осмелился рассказать о своем откровении. Времена мира подошли к концу: по слову апостола Луки, уже секира при корне дерев лежит*. Начальство отослало беспокойного монаха сперва в Боло­нью, потом в Феррару. Там он лишь окреп в убеждении, что настало время апокалипсиса. Он чувствовал, что на нем лежит миссия исторгнуть из Флоренции, матери всех пороков, сатанинские прельщения. Но его слово уже не звучало с городских кафедр, в то время как брат Мариано в общем-то убаюкивал верующих своими умеренными про­поведями благочестия.

Пико делла Мирандолы, покровителя доминиканца, не было в городе. Он бежал во Францию от папского пресле­дования, после осуждения его тезисов в римской курии. В 1488 году он вернулся во Флоренцию и по дружбе попросил Лоренцо воротить Савонаролу. Пико знал, что присутствие безупречно правоверного монаха, который, невзирая на римское осуждение, разделял некоторые его взгляды, послу­жит ему зашитой. Савонарола мог отвести от Пико новую грозу, причем как раз тогда, когда под воздействием буллы 1484 года «охота на ведьм» приняла беспрецедентный раз­мах, а заправляли ею доминиканцы: верховный инквизитор Германии Якоб Шпрингер и его швейцарский коллега Ген­рих Кремер, выпустившие в свет «Молот ведьм» — руковод­ство по розыску и наказанию колдуний.

Поэтому 29 апреля 1489 года Лоренцо обратился к главе доминиканского ордена с просьбой прислать Савонаролу в монастырь Сан-Марко. Но орденское начальство не спеши­ло выполнить эту просьбу, зная цельный, но лишенный вся­кой гибкости характер своего монаха. Между тем именно эти качества характера обеспечили успех Савонаролы. Весть о грядущих бедствиях разнеслась повсюду. 1 августа 1490 го­да Савонарола вышел из монастыря, который не мог вмес­тить всех желающих, и произнес речь в церкви Сан-Марко — это было толкование Апокалипсиса. Вскоре и эта церковь стала тесна для слушателей: на Великий пост 1491 года Са­вонарола взошел на соборную кафедру и без обиняков обру­шился на Лоренцо. обвинив его в разорении государства, в растрате средств граждан, вложенных в городскую кассу. Смутившись, Лоренцо послал к монаху пятерых уважаемых граждан: Доменико Бонси, Гвидантонио Веспуччи, Паоло Антонио Содерини, Франческо Валори и Бернардо Ручел-

* Лк.. 3, 9. - Прим. пер.

 

232

 

лаи. Эти достойные люди намекнули Савонароле, что за та­кие проповеди его могут и изгнать из Флорентийского госу­дарства. Савонарола ответил с пренебрежением: «Делай он что угодно, мне безразлично. Только пусть он знает я здесь пришелец, а он хозяин города, но я останусь, а он уйдет». Эти слова во Флоренции тотчас истолковали как предсказа­ние скорой смерти Лоренцо. К тому же Савонарола не пре­минул повторить их: в ризнице Сан-Марко он при несколь­ких свидетелях заявил, что надо готовиться к большим переменам в Италии: вскоре смерть сразит Лоренцо Меди­чи, неаполитанского короля и папу.

Теряя терпение, Лоренцо попросил брата Мариано с ка­федры изобличить пророческий дар Савонаролы. В день Благовещения августинец в своей проповеди толковал сло­ва из Деяний апостолов: «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти»*. Перед многочисленной толпой проповедник бичевал Савонаролу, называя его лжепророком, носителем соблазна и бесчинст­ва. Но яростная проповедь Мариано обернулась на пользу доминиканцу. В своей церкви Сан-Марко он произнес про­поведь на ту же тему и без труда показал, что Ной, Иере­мия, Даниил и многие другие библейские персонажи пред­сказывали конкретные события. Почему же он теперь не мог получить откровение об обновлении Церкви и сопутст­вующих тому событиях? Слушателей, прежде из любопыт­ства внимавших ученому августинцу, убедили эти простей­шие рассуждения. С тех пор Савонарола, как признанный пророк, установил настоящую диктатуру над набожными флорентийцами.

Авторитет его настолько возрос, что летом 1491 года со­братья-монахи избрали Савонаролу приором Сан-Марко. По традиции, каждый новый настоятель монастыря должен был являться с визитом вежливости к главе дома Медичи, который был покровителем обители. Савонарола отказался это сделать. Лоренцо, желая примирения, отправился на мессу в Сан-Марко. По выходе он задержался в саду, потом в клуатре, но Савонарола так к нему и не вышел. Рассказы­вали, будто Лоренцо взял с собой солидную сумму денег, которую хотел отдать приору на нужды монастыря, однако Савонарола этих денег не принял и велел раздать нищим. Лоренцо простил ему эту грубость, сказав, что так или ина­че монах должен побуждать флорентийских граждан творить милостыню, и это очень похвально.

*Деян., I. 6. – Прим. перев.

233

 

Предсмертная болезнь Лоренцо

 

Чем дальше, тем больше Лоренцо думал о своем спасе­нии. В самом начале 1492 года его свалила горячка. Жар не проходил. Лоренцо ужасно страдал. У него сильно болело все. Его медик Пьеро Леони уже и не знал, какое средство применить. На помощь к нему пришел знаменитый врач Ла-заро да Павия, присланный от Лодовико Моро. Но и вдво­ем они не могли помочь пациенту. Оставалось лишь следить за режимом и соблюдать элементарные правила гигиены. Они и не думали, что роковой конец уже близок.

Рядом с Лоренцо были его старшая дочь Лукреция Сальвиати, сестра Наннина Ручеллаи, старший сын Пьеро с же­ной Альфонсиной Орсини и два мальчика: младший сын Джулиано, которому исполнилось тринадцать лет, и четыр­надцатилетний племянник Джулио. Узнав, что их другу пло­хо, Полициано и Пико делла Мирандола тотчас приехали из Венеции, где в мастерской Альда Мануция готовились к из­данию их сочинения.

Лоренцо пришлось отказаться от всякого вида деятельно­сти. Если прежде он, невзирая на приступы боли, пунктуаль­но принимал иностранных послов, то теперь болезнь прину­дила его отложить прием посольства из Милана. Лоренцо хотел видеть вокруг себя лишь тех, кого он любил. Теперь двор на Виа Ларга состоял из немногих, самых близких ему людей, не хватало среднего сына — молодого кардинала Джованни. Лоренцо вызвал его из Пизы, где семнадцатилет­ний юноша тогда заканчивал курс канонического права.

 

Торжественный въезд кардинала Джованни Медичи во Флоренцию

 

Приезд Джованни во Флоренцию обставили как праздник в честь официального визита князя Церкви. В начале марта родной брат Пьеро в сопровождении патрициев выехал за пределы города встречать Джованни. В свите юного карди­нала были епископы и прелаты, собранные со всей Тосканы. Несмотря на сильный дождь, множество флорентийцев вы­строились вдоль дороги, чтобы приветствовать кортеж.

Кардинал сначала отправился в церковь Благовещения на благодарственную службу, потом во Дворец синьории, где его приняли гонфалоньер и приоры, а оттуда на Виа Ларга. Народ провожал его до ворот дворца и попрощался рукоплесканиями. Вечером на площадях зажгли иллюмина-

234

 

цию. Звон колоколов, песни и музыка звучали во всех квар­талах города. Народное ликование тешило отцовскую гор­дость прикованного к постели Лоренцо.

На другой день состоялась торжественная месса в собо­ре, потом городские старшины, послы, члены синьории и советов вместе с юным кардиналом верхами отправились с визитом к Лоренцо, который не мог выйти из комнаты. Во дворце Медичи все поднесли Джованни дары, но тот их принял только от родных и от синьории. На этом он рас­прощался с флорентийцами: ему теперь надлежало вернуть­ся в Рим.

Лоренцо благословил сына и вверил его своему старому наставнику, епископу Аретинскому Джентиле Бекки. Двум патентованным дипломатам, Франческо Валори и Пьерфилиппо Пандольфини, он поручил консультировать юного кардинала в хитросплетениях политики. Лоренцо сказал им, что сам он уже не справится с этой задачей, потому что больше не увидит сына. Когда они попытались ему возра­зить, он ответил: «Дух с небес, всегда хранивший мое тело, ныне велит мне отложить всякое попечение и помышлять только о смерти».

Впрочем, отцовская любовь побудила Лоренцо написать Джованни письмо, в котором он дает ему наставления, со­веты и предостерегает от капканов, расставляемых завистни­ками:

«Мессер Джованни... Призываю Вас всегда быть благо­дарным Господу нашему Богу, всякий час вспоминая, что кардиналом Вы стали не благодаря заслугам своим и усили­ям, а единственно действием благодати Божьей. Во свиде­тельство своей благодарности Ему живите всегда свято, при­мерно и честно... В прошлом году я был очень рад, узнав, что Вы без чьего-либо напоминания исповедовались и не­сколько раз причащались... в Риме, вертепе всяческих поро­ков... Вам нелегко будет делать то, о чем я Вам сейчас гово­рил... Ваше производство в кардиналы вызвало много зависти, и те, кому не удалось помешать Вам получить этот сан, изобретут хитрые уловки, чтобы унизить его, станут клеветать на Ваш образ жизни, силясь и Вас низвергнуть в тот ров, куда сами упали, причем будут уверены в успехе, потому что Вы молоды. Чем меньше добродетелей ныне в Коллегии кардиналов, тем более Вы должны быть стойки».

Лоренцо указывает Джованни, как он должен себя вести с Иннокентием VIII: не докучать ему и всегда разделять его мнение. Наконец, он дает ему советы по гигиене и распо­рядку дня:

235

 

«Питайтесь только простой пищей и много упражняйтесь телесно, иначе Вас может сразить неизлечимый недуг... Вставать утром следует рано, потому что это не только для здоровья полезно, но и позволяет исполнить все дневные дела: молитвы, учение, прием просителей... Советую Вам непременно, особенно на первых порах, продумывать нака­нуне все, что надлежит исполнить завтра, кроме непредви­денных дел... Будьте всегда в добром здравии».

 

Последняя поездка в Кареджи. Небесные знамения

 

21 марта 1492 года Лоренцо Великолепный велел отвезти себя на виллу в Кареджи и вызвал туда старого друга, Марсилио Фичино. Все сильнее страдая от боли, он, подобно своему деду Козимо, надеялся найти утешение в теориях Платона и его последователей о предназначении человека, о бессмертии души. Фичино поведал об этих днях сыну Лоренцо, молодому кардиналу Джованни. Философ увидел в саду Кареджи тревожные небесные знамения: днем нависли тучи в виде гигантских сражающихся воинов, а ночью пря­мо над виллой Лоренцо загорелась новая звезда. Философу показалось также, что от Фьезоле к Кареджи движется сонм блуждающих огней. Он подумал, что это небесные духи, принимающие души усопших, — те, о которых говорит Гесиод. Войдя к Лоренцо, Фичино увидел еще один знак: ли­цо больного «сияло божественной благодатью».

Через две недели Лоренцо почувствовал, что силы совсем оставляют его, и попросил свою сестру Наннину честно ска­зать, насколько безнадежно его положение.

«Брат, — сказала Нанннна, — вы всегда были очень муже­ственным человеком. И уйти из жизни вам подобает отважно и благочестиво. Знайте, что надежды больше нет». Лоренцо был готов к такому ответу. «Если такова воля Божья, нет для меня ничего приятнее смерти». Он послал за духовником, исповедался, соборовался, причастился, после чего послал за старшим сыном, чтобы сообщить ему свою последнюю волю. Пьеро Медичи было двадцать лет. Он был горд и непрекло­нен, а потому ненависть тех граждан, которые все еще не смирились с властью Медичи над городом, могла обратиться теперь на него. Лоренцо хотел ободрить его:

«Граждане, дорогой мой Пьеро, без сомнения признают тебя моим наследником, и я не сомневаюсь, что ты полу­чишь власть, которую они вручили мне. Но так как государ­ство — тело многоглавое и невозможно нравиться всем, все-

236

 

гда помни, что выбирать надобно самый честный образ дей­ствий и предпочитать общее благо частным интересам».

Отец возложил на Пьеро заботу о младшем брате Джулиано и племяннике Джулио и в заключение попросил, чтобы похоронили его скромно, как хоронили Козимо.

Когда Пьеро ушел, в комнату впустили домочадцев и друзей. К одру Лоренцо приблизился Полициано. Лоренцо крепко сжал его руки. Полициано отвернулся, чтобы скрыть слезы. Лоренцо с тревогой спросил, почему нет Пико. Тотчас отправили нарочного во Флоренцию, и 7 апреля тот явился в Кареджи, но не один, а с Савонаролой, приором Сан-Мар­ко. Пико, как встарь, поговорил с Лоренцо о литературе и философии. Лоренцо сожалел, что не может достать для библиотеки все книги, интересующие его друга.

После этого в спальню умирающего вошел мрачный Са­вонарола. Полициано был при этом и слышал, как монах наставлял Лоренцо хранить веру, раскаяться в грехах и без страха предстать перед ликом смерти. Затем Савонарола прочел отходную и, по просьбе Лоренцо, благословил его. Скорее всего, именно такой была последняя встреча этих людей-антиподов. Но позднее Савонарола совсем иначе описывал эту сцену: во время исповеди Лоренцо будто бы покаялся в трех главных грехах — разграблении Вольтерры, растрате кассы, из которой выдавались деньги на приданое, и жестоких карах после заговора Пацци. Савонарола согла­сился отпустить ему грехи при трех условиях: исповедать со­вершенную веру в Бога, вернуть все неправедно нажитое и дать свободу Флоренции. С первыми двумя условиями Ло­ренцо согласился, но когда монах выдвинул третье, он от­вернулся от приора, и тот ушел, так и не отпустив ему грехи.

Неправдоподобность этой сцены очевидна. Самый авто­ритетный историк, изучавший деятельность Савонаролы, Роберто Ридольфи доказал, что это — позднейшая выдумка сторонников брата Джироламо. Близкая смерть того, кто без всяких титулов правил Флоренцией, тревожила не только его родных и друзей, скажем. Марсилио Фичино. но и про­стой народ. Все были предельно напряжены. За три дня до смерти Лоренцо в церкви Санта-Мария Новелла одна жен­щина вдруг вскричала: «Видите, видите: бешеный бык с ог­ненными рогами сейчас разрушит этот храм!»

Многие странные события принимали за предвестие смерти великого Медичи. Например, два льва, жившие в клетке, принялись грызться, и один загрыз другого. 7 апре­ля на город обрушилась буря и молния ударила в фонарь со­борного купола. На дворце Медичи пострадал герб. Савона-

237

 

рола той ночью не спал — он готовил проповедь. В самый разгул стихии ему внезапно явилось в небе видение: рука, потрясающая мечом, а вокруг руки огненная надпись: «Ecce gladius Domini super terram. cito et velociter», то есть: «Ce меч Господень на землю скорый и не медлящий». Утром доми­никанец возвестит флорентийцам, потрясенным ужасной ночью, что час Господень пробил.

 

Тихая кончина

 

И действительно, Лоренцо только что скончался, но от­нюдь не в смятенном страхе, а в мире и спокойствии духа. Его приближенные Паоло Черретани, Бартоломмео Деи и Полициано оставили об этом свидетельства.

Лоренцо попросил почитать ему фрагмент из Евангелия о Страстях Господних. Когда началось чтение, он утратил дар речи, но шевелил губами, следя за чтецом. Потом не мог уже и этого, только еле качнув головой и шевельнув пальца­ми, показал, что слушает Евангелие. По окончании чтения к губам Лоренцо поднесли серебряное распятие, и он поце­ловал его. С этим Лоренцо и испустил дух. Брат-камальдолинец, при том присутствовавший, убедился, что он мертв, поднеся к губам покойного свои очки: они не запотели.

Лоренцо прожил всего сорок два года и четыре месяца. Все присутствовавшие на вилле погрузились в глубокую скорбь. Больше всех терзался врач и друг Лоренцо Пьеро Леони. Он тщетно перепробовал все средства, вплоть до микс­туры из драгоценного порошка растертых жемчужин, и те­перь винил себя в смерти Лоренцо, ведь Леони свято верил в астрологию, а звезды ясно говорили, что сейчас Лоренцо уме­реть не должен. В ужасе доктор бежал из Кареджи на виллу Сан-Джервазио к своим друзьям Мартелли. На другой день он утонул в колодце. Враги Медичи утверждали, что это Пье­ро велел бросить его в колодец за то, что тот плохо лечил его отца. Однако вероятнее всего это было самоубийство. Так или иначе, Леони на себе испытал правдивость собственного гороскопа, который говорил, что он погибнет в воде.

Следующей ночью тело Лоренцо отвезти во Флоренцию. Похороны состоялись наутро в базилике Сан-Лоренцо. Со­бралось множество скорбящих; городские бедняки по обы­чаю несли восковые факелы. Синьория и советы попросили Пьеро занять место его отца. На третий день после смерти Лоренцо был издан декрет, изъявлявший общественную бла­годарность покойному. В нем говорилось, что Лоренцо под-

238

 

чинил свои интересы интересам Флоренции, он делал все возможное для блага и независимости государства, обеспе­чил порядок хорошими законами, до победного конца довел войну, вернул утраченные крепости и завоевал города. Сле­дуя примеру древних, он вверил самого себя врагу ради бе­зопасности граждан и свободы страны. Вообще он делал все, чтобы возвеличить свою родину и расширить ее территорию.

О смерти Лоренцо скорбели при всех дворах Италии, осо­бенно в Риме и в Неаполе. Папа Иннокентий VIII был тяже­ло болен (Савонарола уже предсказал его кончину). Глубоко потрясенный смертью того, кто вместе с ним создал и упро­чил союз Рима и Флоренции, он воскликнул: «Погиб мир в Италии!» Ту же мысль высказал и старый неаполитанский ко­роль Фердинанд: «Для себя самого он прожил достаточно, но для блага Италии слишком мало. Дай Бог, чтобы никто не воспользовался его смертью и не стал строить козни, на ко­торые не дерзал при его жизни». Это был намек на Лодовико Моро, мечтавшего убрать с миланского трона своего племян­ника, молодого герцога, супруга Изабеллы Арагонской — внучки Фердинанда. Моро интриговал и в Париже, побуждая Карла VIII востребовать корону Неаполя — часть наследства Анжуйского дома. Будь Лоренцо жив, флорентийская дипло­матия помешала бы этому, но что будет после его смерти?

Лоренцо показал всем пример политики, основанной на равновесии и гармонии государств, который вполне мог быть очень скоро забыт. Но оставался образец его собствен­ной жизни, которую Лоренцо удалось не подчинить полити­ческому честолюбию, мелочной суете денежных дел, непо­сильных подчас условий светской жизни.

Он шел по стопам великих флорентийцев: Данте, Петрар­ки, Боккаччо. Как и они, он пел и плакал на жизненном по­прище. Но кроме того, он, подобно своему деду Козимо, ис­кал смысл человеческой комедии в поучениях платоновской философии. Он поднялся на тот уровень, где разум откры­вает единство всех вер и религий в их общей цели — стяжа­нии высшего блага, а благо это в том, чтобы душа в мире со­зерцала божественный первоисточник всех вещей.

Истина, Добро, Любовь к жизни могут, полагал Лоренцо, соединить всех людей помимо догм и слишком тесных ра­мок вероисповеданий. Христос и Платон, сивиллы и проро­ки, мифы и примеры святых, зрелище природы и красота юности — все это символы, все это вехи на пути к высшему знанию. Как истинный человек Возрождения, Лоренцо страстно и рьяно следовал этим путем.

239

Содержание          Наверх           Biblio Italia