Одной из важных составляющих
наследия М.М. Бахтина являются его размышления об авторе.
Рассмотреть их во всей полноте в пределах данной статьи не
представляется возможным. Поэтому мы сосредоточим внимание на
ключевых, по нашему мнению, идеях ученого.
Интересующую нас тему уже
затронул в одной из своих статей Б.О. Корман [1].
Он совершенно справедливо указал на многозначность понятия
"автор" у М.М. Бахтина и вычленил такие его компоненты, как
"последняя смысловая инстанция", повествователь и др.
Исследование это опиралось, однако, на материал одной главы
"Проблем поэтики Достоевского" - "Слово у Достоевского", и
потому не может считаться исчерпывающим тему. Спорным моментом
в статье Б.О. Кормана кажется нам попытка разрешить
чрезвычайно сложный вопрос о полифонии ссылкой на то, что М.М.
Бахтин отождествлял авторский голос с речью
повествователя-рассказчика [2].
Автор для М.М. Бахтина - это,
прежде всего, иерархически организованное явление. Наиболее
отчетливо понимание этого было сформулировано в записях
1970-71 гг.: "Первичный (не созданный) и вторичный автор
(образ автора, созданный первичным автором) <...> Создающий
образ (то есть первичный автор) никогда не может войти ни в
какой созданный им образ". (Бахтин М.М. Эстетика словесного
творчества. М., 1979, с. 353). В другом месте М.М. Бахтин
Выразился так: с автором-творцом "мы встречаемся ... в самом
произведении, однако вне изображенных хронотопов, а как бы на
касательной к ним". (Бахтин М. М. Вопросы литературы и
эстетики. М., 1975, с. 403). Есть, кроме того, и еще одна
инстанция - биографический автор. Его "мы находим вне
произведения как живущего своею биографической жизнью
человека" (там же).
Возникает триада:
биографический автор - первичный автор - вторичный автор. О
наличии этого ряда в теоретических построениях М.М. Бахтина
надо помнить всегда, когда мы апеллируем к другим мыслям
ученого об авторе. Нельзя игнорировать и то, что приведенная
точка зрения была итогом, тем, к чему М.М. Бахтин пришел в
последние годы жизни. Но поскольку цель наша - не изучение
творческого пути выдающегося литературоведа, а попытка
реконструкции его концепции автора, мы будем отталкиваться
именно от этой триады. Иначе говоря, наша задача - поиск такой
непротиворечивой концепции, которой удовлетворяла бы большая
часть размышлений исследователя об авторе. Биографичеокий
автор - это, как мы уже сказали, исторически реальный человек,
наделенный своей биографией и "внеположенный" произведению.
Для М.М. Бахтина он находится за пределами науки о литературе.
В двух больших ранних работах
ученого "Автор и герой в эстетической деятельности" и
"Проблема содержания, материала и формы в словесном
художественном творчестве" под автором понимается прежде всего
субъект эстетической активности. Эта создающая, творящая сила
и есть то, что М.М. Бахтин называет первичным автором.
Основная категория, которой пользовался при его описании
ученый, - "вненаходимость", или "трансгредиентность".
Сопоставляя область эстетического и сферы познавательного и
этического, он утверждал: "художник не вмешивается в событие
как непосредственный участник его ... он занимает существенную
позицию вне события, как созерцатель, незаинтересованный, но
понимающий ценностный смысл совершающегося...". Мысль о
позиции вне события, будучи основой дальнейших рассуждений,
позволила сделать М.М. Бахтину важнейший вывод: художник,
становясь "активным в форме" и занимая "позицию вне содержания
- как познавательно-этической направленности", впервые
получает возможность "извне объединять, оформлять и завершать
событие... Автор-творец - конститутивный момент художественной
формы", и потому, в частности, единство произведения - это
"единство не предмета и не события, а единство обымания,
охватывания предмета и события" (Бахтин М.М. Вопросы..., с.
33, 59, 58, 64).
В этих высказываниях
зафиксированы два момента эстетической деятельности. "Обымание"
превращает фрагмент жизни в материал для oхудожественного
произведения, а затем реализуется в виде определенной формы.
Активность, направленная на мир и охватывающая его, становится
активностью, которая через форму воздействует на читателя.
"Обымая" мир, автор оформляет его, и этот уже оформленный мир,
встречаясь с читателем, именно через форму выявляет активность
автора.
Эта общая установка
конкретизируется в анализе отношения автора и героя, где герой
выступает предметом авторского "обымания" и оформления. М.М.
Бахтин говорит об отношении "напряженной вненаходимости автора
всем моментам героя, пространственной, временной, ценностной и
смысловой вненаходимости, позволяющей собрать всего героя ....
собрать его и его жизнь и восполнить до целого теми моментами,
которые ему самому ... недоступны" (Бахтин М.М. Эстетика...,
с. 15), ибо герой не может конституировать сам себя как некую
психологическую данность, не видит всего того, что его
окружает, не способен взглянуть на свою жизнь как на
завершившуюся и т. д. Вместе с тем (и эта мысль представляется
нам чрезвычайно глубокой) существование героя именно как
другого сознания - необходимое условие эстетического события.
"Автор не может выдумать героя, лишенного всякой
самостоятельности по отношению к творческому акту автора...
Автор-художник преднаходит героя данным независимо от его
чисто художественного акта..." Здесь М.М. Бахтин имеет в виду
"возможного героя, то есть еще не ставшего героем, еще не
оформленного эстетически... Эта внеэстетичёская реальность
героя и войдет оформленная в ... произведение. Эта реальность
героя... и есть предмет художественного видения, придающий
эстетическую объективность этому видению"; лишь в акте "обымания"
и оформления герой обретает художественную реальность. Поэтому
ситуация, когда "герой завладевает автором" или "автор
завладевает героем", есть искажение эстетической
вненаходимости (там же, с. 173, 18-20).
Замена эстетической
вненаходимости этической или познавательной приводит, по М.М.
Бахтину, к тому, что произведение лишается идеальной
завершенности, "внутреннего ценностного покоя" - наступает то,
что исследователь именует "кризисом авторства". Результатом
такой замены ученый считал, например, реалистический характер,
в котором герой превращен в простую иллюстрацию "социальной
или какой-либо иной теории автора" (там же, с. 178, 158).
Заметим, что в термин "реалистический" здесь вкладывается не
совсем современное значение, ибо и Л. Толстого, и
Достоевского, и Стендаля М.М. Бахтин относил к тому случаю,
когда нарушается эстетическая вненаходимость, когда "герой
завладевает автором". Как можно истолковать тезис о замене? В
нем слышны отзвуки немецкой эстетической мысли, где (вплоть до
Гегеля) роль эстетической нормы играл классический характер.
Античная же поэтика, как уже в наше время заметил С.С.
Аверинцев, предполагала автора, который стремился "встать над
произведением, окинуть его сверху одним взглядом как целое" [3].
Такая интерпретация позволяет уяснить генезис идей М.М.
Бахтина, но не дает возможности понять систему его воззрений.
По мысли ученого, герой реалистического произведения
становится объектом познания, сочувствия, негодования автора.
Тем самым дистанция, отделяющая последнего от героя,
перемещается в иную - пoзнавательно-этическую - плоскость.
Смешение эстетической и этико-познавательной сфер влечет за
собой то, что герой, как полагает М.М. Бахтин, остается не
собранным до целого, ему не даруется благодать "эстетической
любви". Эта любовь есть "творческая реакция" автора на героя,
"обымание" последнего. "Эта творческая реакция есть
эстетическая любовь. Отношение трансгредиентной эстетической
формы к герою и его жизни, изнутри взятым, есть единственное в
своем роде отношение любящего к любимому..." (Бахтин М.М.
Эстетика..., с. 72, 80). Важнейшим следствием идеи о
вненаходимости первичного автора герою и произведению является
то, что он (автор-творец) пребывает, по М.М. Бахтину, лишь в
произведении, взятом как целое, и не может быть найден ни в
одной из его частей в отдельности. "Автор - носитель
напряженно-активного единства завершенного целого, целого
героя и целого произведения, трансгредиентного каждому
отдельному моменту его" (там же, с. 14).
Для того чтобы произошло
эстетическое событие, должны существо-вать не только автор и
произведение, но и читатель-слушатель. М.М. Бахтин говорил об
особом "творческом хронотопе, в котором происходит... обмен
произведения с жизнью" (Бахтин М.М. Вопросы..., с. 403). Кроме
того, отталкиваясь от тезиса, что любой говорящий, в том числе
и писатель, учитывает "апперцептивный фон восприятия", М.М.
Бахтин отметил, что в произведении всегда заключена особая
"концепция адресата речи". Причем ориентация на слушателя
происходит именно внутри произведения, когда адресат, по
словам В. Волошинова (ученого круга Бахтина), становится
"имманентным участником художественного события, изнутри
определяющим форму произведения" [4].
К сожалению, эти глубокие теоретические положения М.М. Бахтин
реализовал только при анализе исповеди и
биографии-автобиографии (Бахтин М.М. Эстетика..., с. 276, 279,
123-133).
Вторичный автор, выявляющий
себя в структуре и смысле художест-венного текста, - понятие
иерархическое. Внутри него сплетаются ряды, образованные
авторским словом и авторской идеей. Поэтому прежде всего
следует разграничить две эти ипостаси: Сложность операции
связана с тем, что слово для М.М. Бахтина имеет крайне
специфический облик. Это не нейтральный объект лингвистики, но
идеологически и экспрессивно отмеченная единица. Слово всегда
чье-то, с ним неразрывно слиты некое "что" (особый смысловой
контекст) и некое "как" (особая интонационная окраска), так
что слово у М.М. Бахтина всегда есть идея, только взятая со
стороны своей выраженности. В основе иерархии лежит такое
слово, которое представлено способом повествования от автора.
Здесь, и в этом прав Б.О. Корман, вторичный автор совпадает с
повествователем. На более высоком уровне, однако, авторское
слово превращается уже в чистую интонацию. Та типология слова,
которую М.М. Бахтин выдвинул в "Проблемах поэтики
Достоевского" (М., 1979), как раз и иллюстрирует собой
движение, по мере которого объектность слова увеличивается, а
его предметная прикрепленность уменьшается. - Наиболее
отвлеченный от графической плоти слой, то место, где
фокусируются отдельные частные интонации, ученый именует
"авторским центром" текста. "Автор говорит не на данном языке,
от которого он в той или иной степени себя отделяет, а как бы
через язык, несколько оплотненный, объективизированный,
отодвинутый от его уст. <...> Интенции прозаика
преломляются...под разными углами, в зависимости от
социально-идеологической чуждости, оплотненности, объектности
преломляющих языков разноречия". Автора "нельзя найти ни в
одной из плоскостей языка: он находится в организационном
центре пересечения плоскостей. И различные плоскости в разной
степени отстоят от этого авторского центра" (Бахтин М.М.
Вопросы..., с. 112, 415-416).
Оговоримся, что все те
положения, которые мы сейчас Привели, имеют отношение только к
прозе или, в ином разрезе, К роману, ибо для М.М. Бахтина были
крайне важны антитезы роман - эпос и проза - поэзия. Во вторых
литературных регионах "нет говорящих людей как представителей
разных языков", но есть или "одно и единое авторское oслово"
эпоса, или поэтическое прямое единое и бесспорное слово (там
же, с. 147, 99). Эти утверждения не стоит, однако,
противопоставлять принципу иерархичности, которому они, как
может показаться, противоречат. Как мы думаем, идея того
идеального "стилистического предела", о котором М.М. Бахтин
говорил применительно к поэзии, наличествует и в его
рассуждениях об эпосе. Исследователь мыслит здесь не масштабом
конкретных текстов, но масштабом той "жанровой" квинтэссенции,
которую можно из них извлечь; дабы подчеркнуть разницу, ученый
абсолютизирует специфику сравниваемых явлений. Она же и на
самом деле такова, что в одном случае расстояние от
"авторского центра" до словесной периферии велико, а в другом
- мало.
Гораздо сложнее вопрос о том,
какую структуру имеет авторская идея. М.М. Бахтин посвятил
рассмотрению этого специальную главу в "Проблемах поэтики
Достоевского" - книге, слава которой связывается прежде всего
с категорией полифонии. В наши задачи не входит раскрытие ее
смыслового богатства - это составило бы предмет большого
исследования. Нас будет интересовать только одно: какова
зависимость между явлением полифонии и функционированием
авторской идеи?
Первый и основной тезис
ученого: равноправие голосов автора и героев. Но что есть
голос? В одном месте М.М. Бахтин прямо пишет о "голосах-идеях"
(с. 103). Это слово, взятое в аспекте его значения. Слово же,
как мы помним, могло иметь графическую выраженность, а могло
существовать лишь в качестве интонации, поэтому авторский
голос может звучать и как речь повествователя-рассказчика, и
как тон, окрашивающий любой фрагмент текста. Следовательно,
ограничивать полифонию драматизацией повествования, как это
сделал Б.О. Корман, на наш взгляд, не совсем точно.
Авторская идея может
выражаться не только в слове, но и во внесловееных моментах
произведения. Противопоставляя друг другу полифонические и
монологические тексты, М.М. Бахтин говорил, что в них идея
выявляет себя поразному. В монологическом произведении она
может быть, во-первых, "принципом ... виденияи изображения
мира... во-вторых, идея может быть дана как более или менее
отчетливый или сознательный вывод из изображенного; в-третьих,
наконец, авторская идея может получить непосредственное
выражение в идеологической позиции главного геро я". Кроме
того, она должна быть объективирована (там же, с. 94).
Мы полагаем, что М.М. Бахтин
и здесь абсолютизировал антитезу, избрав на этот раз в
качестве двух идеальных пределов полифоническое и
монологическое повествования. Авторская идея и в полифонически
построенном тексте должна себя как-то реализовывать, поэтому
она может звучать и в речи героев. Другое дело, что она при
этом не акцентируется и существует на равных правах с другими
голосами-идеями. Сильнее же всего, как нам кажется, заострение
сказалось в том, что М.М. Бахтин ограничил первый способ
выявления авторской идеи рамками монологического
повествования. А между тем он наличествует в любом типе
произведений, и сам ученый, посвятив целую главу
композиционным и жанровым особенностям творчества
Достоевского, косвенно подтвердил это. М.М. Бахтин анализирует
в ней ту единую установку, которая определяет функционирование
именно полифонического произведения: "Художественная воля
полифонии есть воля к сочетанию многих воль, воля к событию",
и потому автор создает необходимые для этого сюжетные
положения. Авантюрный сюжет "ставит человека в исключительные
положения, раскрывающие и провоцирующие его, сводит и
сталкивает его с другими людьми при необычных и неожиданных
обстоятельствах именно в целях испытания идеи и человека
идеи". Для сведения же героев и идей "в одну пространственную
и временную "точку" ...нужна карнавальная свобода и
карнавальная художественная концепция пространства и времени"
(там. же, с. 25, 48, 120, 207).
Эта единая установка
представляет собой, по существу, центральную идею Достоевского
- утверждение диалога идей, в котором участвуют как герои, так
и автор. При этом речь идет о двух разных уровнях реализации
авторской идеи: на одном из них идея спрятана в глубине
текста, являя себя в структуре произведения (в его сюжете,
композиции, хронотопе, жанре) и образуя наиболее высокий слой
авторской идеи - авторскую позицию, на другом - открыто
воплощена в авторском голосе.
Несколько выпадают, как может
показаться, из логики рассуждений М.М. Бахтина о вторичном
авторе его замечания о романтизме. Исследователь пишет о том,
что "для романтизма характерно до самозабвения экспрессивное
прямое авторское слово, не охлаждающее себя никаким
преломлением сквозь чужую словесную среду". Авторские идеи не
изображаются, "они выражаются непосредственно, без дистанций",
поскольку отсутствует дистанция "между позицией автора и
позицией героя" (там же, с. 233, 96). Если высказывание о
слове еще можно объяснить тем же путем, что и мысли о монизме
эпического и поэтического слова, то фраза об идее может
показаться на первый взгляд явно ошибочной: М.М. Бахтин
приравнивает структурно выраженную идею к авторскому голосу.
Но ато отождествление позволяет нам обнаружить еще один нюанс
его концепции автора. Позиция автора материализуется в
структуре текста, доминантой которой, как известно, в
романтическую эпоху был герой. Романтический характер, в свою
очередь, М.М. Бахтин относил к тому варианту искажения
эстетической вненаходимости, когда "автор завладевает героем"
(Бахтин М.М. Эстетика..., с. 21, 157). Отсюда и тезис об
отсутствии дистанций, который, конечно, не следует понимать
слишком буквально: "Выбрав героя и выбрав доминанту его
изображения, автор уже связан внутреннею логикой выбранного,
которую он и должен раскрыть в своем изображении" (Бахтин М.М.
Проблемы..., с. 76).
Здесь мы вновь возвращаемся к
положению о. двух несовпадающих сознаниях и активности в
форме. Автор как идеологическая позиция - оказывается
соприкасающимся с автором первичным. Подчеркнем только, что
идея, по М.М. Бахтину, поднимаясь вверх, к автору-творцу,
постепенно теряет свою содержательность: она формализуется и
лишается оценочного момента [5].
Венчает же все не идея, а "эстетическая любовь". Это положение
мы считаем принципиально важным. Первичный автор - не судья, а
тот, от кого нисходит на героя и на мир героя "дар любви" и
"дар формы" (Бахтин М.М. Эстетика..., с. 81, 80).
Теперь можно более
дифференцирование расписать ту триаду, которую мы привели в
начале статьи: Изучением биографического автора М.М. Бахтин
почти не занимался [6].
Первичный автор - участник эстетического события, в котором
встречаются в одной точке художник, независящая от него
ценностная реальность и читатель, тоже взятый не как реальное
лицо, а как внутренний объект художественного акта. Первичный
автор как субъект эстетической деятельности внеоценочен и
являет себя в целом произведения. Вторичный автор - понятие
иерархическое и идейно значимое. Вершину иерархии образует
авторская позиция, воплощенная в сюжетно-композиционной,
пространственно-временной и жанровой cтруктуре текста. В
основании лежит форма повествования от автора. Авторская идея
связана с этой композиционной формой факультативна [7]:
речь повествователя может быть идеологически нейтральной по
отношению к авторской идее, а может быть отмечена ее
присутствием. Между ними находится голос автора,
идеологическое содержание авторского слова. Оно, в свою
очередь, тоже иерархично, обладает своим средоточием,
называемым М.М. Бахтиным "авторским центром".
Примечания
1. Корман Б.О. Из
наблюдений над терминологией М. М. Бахтина. - В кн.: Проблема
автора в русской литературе XIX - XX вв. Ижевск, 1978, с.
188-189.
2. См. там же, с.
190-191.
3. Aвepинцeв C.C.
Между "изъяснением" и "прикровением": ситуация образа в поэзии
Ефрема Сирина. - В кн.: Восточная поэтика: Специфика
художественного образа. М., 1983, с. 235.
4. Волошинов В.
Слово в жизни и слово в поэзии. - Звезда, 1926, № 6, с.
264-265.
5. Ср.: Свительский
В.А. Об изучении авторской оценки в произведениях
реалистической прозы. - В кн.: Проблема автора в русской
литературе XIX - XX вв., с. 11.
6. Бахтин М.М.
Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и
Ренессанса. М., 1965, с. 167-172.
7. См., например:
Бахтин М. М. Проблемы.., с. 224.
|
