42

ЛИТЕРАТУРА ВЕНЕЦИИ И ПЬЕМОНТА

В XVII в. папский Рим все еще оставался одним из абсолютистских государств Италии, ведущим определенного рода светскую политику, связанным с другими государствами Европы сложными дипломатическими отношениями, вынуждавшими ее порой вступать в союз с протестантскими правительствами и обострять отношения со своим исконным союзником Испанией. В этих условиях римской церкви приходилось приноравливаться к ситуации, создавая этические, политические и даже естественнонаучные теории, которые, не вступая в формальное противоречие с догмами христианской религии, удовлетворяли бы ее насущным, светским потребностям. Особенно много потрудились здесь все те же иезуиты. Разработанная ими казуистика и широкое применение весьма характерной для итальянского XVII в. теории о принципиальной несовместимости феноменальности и сущности, чувственной видимости и якобы подлинной, трансцендентной реальности позволяли идеологам феодально-католической реакции безбоязненно заниматься самыми «еретическими» проблемами физики и астрономии, и, что было для них еще более важно, нравственно обосновывать антинародную и в основе своей глубоко антигуманную политику как светского, так и церковного абсолютизма. В период между 1580 и 1650 гг. в Италии возникла огромная литература, посвященная проблеме «государственного интереса». Почти вся она была проникнута духом Контрреформации. Апологета республики Тита Ливия, на которого ориентировался проклятый церковью Макиавелли, на рубеже XVI—XVII вв. сменил иезуитски препарированный Корнелий Тацит, в «Анналах» которого так называемые тацитисты (Ш. Аммирато, В. Мальвецци, А. Лоредано и др.) выискивали практические рецепты гибкой самодержавной политики в стиле мрачной тирании Тиберия.

Наиболее крупным и в свое время самым известным политическим писателем Контрреформации был Джованни Ботеро (1544—1617). В сочинении «О государственном интересе» (1589), написанном по схеме «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия», он поставил целью опровергнуть их автора — Макиавелли, а также Бодена и других мыслителей Возрождения, которые, по его словам, старались «выгнать Христа и его святое евангелие из государственных советов». Ботеро попробовал подчинить политику абсолютизма нормам христианской морали и утверждал, что религия должна рассматриваться «не как средство, а как цель государства и их правительств». Однако создать теорию нравственного самодержавия он, естественно, не сумел.

Ни католической церкви, ни испанским властям не удалось в XVII в. полностью подчинить себе политическую мысль Италии. «Культурная» политика иезуитов встречала сопротивление и со стороны простых прихожан, отвечавших на создание иезуитских коллегий самыми настоящими восстаниями, и со стороны передовой интеллигенции, в литературных произведениях которой в той или иной мере находило отражение глухое, подспудное национально-освободительное,

43

антифеодальное брожение народных масс. В начале XVII в. в Италии сформировалась литература оппозиции абсолютизму, и именно она, а не официальная литература феодально-католической реакции выдвинула в это время самых значительных итальянских историков, политиков и публицистов.

Наиболее благоприятные условия для развития оппозиционной мысли сложились в Венеции, которая сохранила в XVII в. ту же политическую структуру, что и в эпоху Возрождения. Душой сопротивления реакции здесь стал монах Паоло Сарпи (1552—1623), назначенный в 1606 г. главным теологом республики и развернувший в пору острого политического конфликта между Венецией и Римом широкую кампанию против иезуитов и вмешательства Ватикана в юрисдикцию государства. Именно Сарпи нанес один из самых мощных ударов по идеологии Контрреформации, написав большую, восьмитомную «Историю Тридентского собора». Книга эта была издана в 1619 г. в Лондоне под призрачным псевдонимом-анаграммой Пьетро Соаве Полено и сразу же переведена на многие европейские языки.

Паоло Сарпи рассматривал идеологическую борьбу, развернувшуюся на Тридентском соборе, как центральное событие эпохи. Он даже называл Тридентский собор «Илиадой нашего времени». Однако, описывая эпопею войны Ватикана с Лютером и другими «еретиками», Сарпи последовательно и очень убедительно показал, что с Тридентского собора католическая церковь возвратилась не победительницей, а побежденной и что Контрреформация обернулась для нее «величайшей деформацией», ибо, преследуя цели чисто мирской политики, Рим не только не вернул церковь к чистоте ее исходных принципов, но и увековечил раскол христианского мира.

В «Истории Тридентского собора» нетрудно обнаружить черты, характерные для мироощущения писателя XVII столетия: противопоставление колоссальности события абсурдной ничтожности целей, преследуемых его участниками, повышенный интерес к детали, стремление показать принципиальное отличие скрытых причин от их внешних проявлений, «лица́» от «маски» и т. п., но в литературном стиле «Истории» отсутствуют признаки барокко. Как писатель Паоло Сарпи продолжил традицию гуманистической историографии. Однако он продолжал эту традицию в условиях новой исторической эпохи. Его стиль не в такой мере несет отпечаток личности автора, как стиль Макиавелли или Гвиччардини. В своей обнаженности проза «Истории Тридентского собора» тяготеет к ясности, объективности и имперсональности естественнонаучного повествования. Это проза итальянского классицизма, формировавшегося в XVII в. на основе стилевой традиции классического Ренессанса, а не маньеристского «классицизма» позднего Возрождения, послужившего отправной точкой для некоторых (классицистических) тенденций внутри литературы барокко.

К Паоло Сарпи был близок Траяно Боккалини (1556—1613), один из самых смелых, глубоких и остроумных писателей XVII столетия. Если Сарпи обличал абсолютистские тенденции в политике папского Рима, то Боккалини нападал на абсолютизм светских деспотов. Он был врагом Испании, свободолюбцем и республиканцем в духе этико-политических концепций позднего итальянского Возрождения.

Боккалини почти всю жизнь провел в Риме. Однако когда в 1612 г. его симпатии к Сарпи и ненависть к испанским завоевателям получили широкую огласку, он счел за благо перебраться в Венецию, политический строй которой больше всего соответствовал его общественным идеалам. В Венеции Боккалини опубликовал литературно-сатирическое произведение «Известия Парнаса» (1612—1613), принесшее ему славу и выдержавшее в XVII в. двадцать четыре издания.

Внешне «Известия Парнаса» напоминали тогдашние газетные листки. Это были своего рода «репортажи» в комической, причудливо-фантастической форме, повествовавшие о жизни и нравах бессмертных обитателей царства Аполлона, об их литературно-философских беседах, спорах и склоках. Боккалини широко применял бурлеск, аллегорию и всевозможные аллюзии для «изобличения в образах личностей, давно умерших, пороков людей, ныне здравствующих». Форма «Известий» барочна. Но она (и это характерно для передовой итальянской литературы XVII в.) использована для критики и осмеяния официальной культуры аристократического барокко, т. е. форм и тенденций, характерных для литературы, связанной в Италии с феодально-католической реакцией. Осмеивая контрреформационных эстетиков, осудивших Тассо за отступление от «правил» Аристотеля, Боккалини последовательно выступал против всякого рода тирании в литературе и в литературной теории. Его критика контрреформационных авторитетов шла гораздо дальше чистой поэтики. Она вторгалась в политику. Вся третья часть («центурия», т. е. «сотня») «Известий Парнаса», изданная в 1615 г. посмертно под заглавием «Пробный камень политики», была посвящена беспощадному разоблачению притязаний больной, слабеющей Испании на мировое господство. Боккалини пытался пробудить у своих соотечественников чувство

44

национального достоинства и доказывал, что объединенные усилия итальянских государств способны избавить страну от изнурительного чужеземного ига. В начале XVII в. такого рода идеи были достаточно дерзкими, и не удивительно, что народная молва приписала смерть автора «Известий» действию яда, якобы данного ему одним из испанских агентов.

Наиболее полно и последовательно общественно-политические идеи Боккалини и его национально-освободительные идеалы изложены в незаконченных и пока еще недостаточно оцененных «Комментариях к Корнелию Тациту», книге, над которой писатель работал с 1602 г. и которую сам он считал главным трудом своей жизни. В ней он следовал методу политического реализма Макиавелли, который, как ему казалось, состоял в том, чтобы возбуждать стремление к свободе, обнажая подлинное лицо самодержцев и показывая их истинные стремления. Мелкодержавный итальянский абсолютизм описывался в «Комментариях» с внешней объективностью, под которой клокотало негодование сатирика. Картина получилась зловещая и мрачная. В «Комментариях» оправдывалось тираноубийство. Автор восхищался Лоренцино де Медичи и грозил итальянским князьям, во владениях которых укоренились «полнейшее рабство и беспросветная беда», гневом проснувшегося народа: «Горе государям, когда народ поймет свою силу!»

Но Боккалини был еще дальше от народа, чем гуманисты итальянского Возрождения. В отличие от автора «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» он опасался политической активности масс. Вооруженная борьба против ненавистного ему абсолютизма представлялась Боккалини несвоевременной и исторически бесперспективной. Поэтому он всячески предостерегал народ от «демагогов», подстрекавших его на якобы бессмысленные бунты. Считая отсутствие политических свобод неизбежным следствием культурной отсталости и дикости народа, Боккалини возлагал все свои надежды на литературу, на постепенное просвещение общества. «Там, где обитают невежды, — говорил он, — существуют царства и монархии, там же, где имеется литература и здравствуют великие умы, устанавливаются республики».

Это делает понятным то упорство, с которым Боккалини-сатирик боролся против современной ему реакционной культуры. И это же во многом объясняет те барочные формы, в которые облекалась его бурлескная сатира. В начале XVII в. время для Просвещения еще не приспело. Отсутствие поддержки не только в народе, но и в разгромленной буржуазии порождало у передовой итальянской интеллигенции (даже в Венеции) чувство одиночества, которое нередко трансформировалось в исторический пессимизм и, как это ни парадоксально, в своего рода консерватизм. Этико-политические идеалы Возрождения обернулись в XVII в. иллюзиями. В Европе неуклонно укреплялись абсолютистские государства, и Боккалини при всей его гуманистической вере в слово почти панически страшился будущего.

Противоречия, характерные для Боккалини, оказываются типичными и для многих других политических писателей Италии, связанных в начале XVII в. с республиканской Венецией, в частности для наиболее интересного из них, Лодовико Цукколо. Обратной стороной бурлескной иронии и гротеска «Известий Парнаса» оказывалась педантичная серьезность так называемого утопического романа «Республика Евандрия» (1625).

Общественно-политические идеалы, запечатленные в «Комментариях к Корнелию Тациту», не могли оказать решающего воздействия на сознание итальянской интеллигенции XVII в., так как правительство Венеции, приобретя «Комментарии» у сыновей Боккалини, сделало все возможное, чтобы помешать их опубликованию в Италии (они были напечатаны лишь в 1669 г. в Женеве), но национально-освободительная, антииспанская тема «Известий Парнаса» получила довольно большое развитие в итальянской политической поэзии и публицистике первой половины XVII в., тяготевшей главным образом к Пьемонту. Тут Боккалини создал традицию.

В первой половине XVII в. савойский герцог Карл Эммануил I оказался единственным итальянским государем, решившимся оказывать вооруженное сопротивление Испании. Пьемонтские войска одержали над испанцами несколько не слишком внушительных побед, но этого оказалось достаточно, чтобы пробудить патриотические мечты у лучшей части итальянской интеллигенции и заставить ее смотреть на Турин как на возможный центр национально-освободительного движения, вдохновляемого сверху.

Хорошо понимая выгоды репутации «защитника свободы всей Италии», Карл Эммануил ревностно поддерживал и инспирировал патриотическую литературу, используя ее в интересах собственной политики. Он даже сам выступил в роли продолжателя Боккалини, написав в форме «парнасского известия» антииспанскую сатиру «Дон Хуан де Мендоза требует на Парнасе у Аполлона триумфа за победы, одержанные им в Пьемонте». В духе сатир Боккалини было написано еще несколько антииспанских памфлетов, авторство которых до сих пор не установлено.

45

В начало XVII в. между Италией и Испанией вспыхнула самая настоящая идеологическая война, в которой приняли участие некоторые крупные писатели, в частности знаменитый испанский романист и поэт Фр. Кеведо, опубликовавший «Парнасские вести», в которых с язвительной иронией рассказывалось, «до какой нищеты и жалкости докатились Венецианская республика и герцог Савойский», и от имени Аполлона предлагалось учредить специальные лечебницы для обанкротившихся государей. Памфлет Кеведо породил в Италии сразу несколько антииспанских сатир: «Примечания и заявления», «Примерное наказание клеветников», «Добавления к Парнасским вестям» и др. Большинство из них сочинил некий Валерио Фульвио Савойено, долгое время отождествлявшийся (но, по-видимому, ошибочно) с поэтом Фульвио Тести.

Крупным событием в итальянской политической, национально-освободительной литературе начала XVII в. стали прозаические произведения Алессандро Тассони: две изданные анонимно «Филиппики» (1614—1615), в которых зло высмеивался испанский король Филипп IV, и «Ответ Соччино» (1617), содержавший достойную отповедь генуэзскому литератору, пытавшемуся доказать «законность» притязаний Испании на итальянские земли.

В этом «Ответе» Тассони, обрушиваясь на иноземных поработителей Италии, выражал восхищение герцогом Савойи за то, что тот «оказал честь нации, доблестно выступив против тех, кто пытался попирать и угнетать ее».

Ни Тассони, ни авторы анонимных антииспанских «Известий» не были демократами. Они полагали, что освободить Италию от чужеземного ига сможет лишь союз государей, возглавленный Карлом Эммануилом. Но это не превращало их в представителей официальной литературы. На какой-то момент антииспанская политика Туринского двора действительно сделалась воплощением национально-освободительных надежд всего итальянского общества, во всяком случае на Севере, и поэтому даже в прославляющих Карла Эммануила произведениях, как правило, отражалось национальное сознание — общественное недовольство не только испанскими властями, но и всей той политической системой, которую навязывала Италии феодальная реакция. Не случайно почти все произведения в поддержку антииспанской политики Карла Эммануила издавались подпольно, нелегально распространялись во всей Италии и нередко, как то случилось, например, с «Филиппинами» Тассони, вызывали ярость властей не только в Мадриде и Риме, но и в придворных кругах Турина.
     45