Пьер Антонетти

Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте

М., Молодая гвардия, 2004. – 287 с.  (Живая история: Повседневная жизнь человечества).

Пер. с франц. и предисл. В.Д.Балакина.

© Pierre Antonetti. La vie quotidienne а Florence au temps de Dante. – Paris: Hachette, 1992.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ

 

Глава первая

 

Белое и черное духовенство

Облаченные в сутану

 

«Тогда во Флоренции и ее пригородах насчитывалось сто десять церквей (счи­тая аббатства и монастырские церкви), среди кото­рых было пятьдесят семь приходских церквей, пять аббатств, двадцать четыре женских монастыря... де­сять мужских монастырей...» Описание Виллани относится к 1338 году (Хроника, XI, 94). Это значит, что Флоренция, как и другие крупные города средневе­кового Запада, духовенством была обеспечена более чем достаточно.

По данным специалистов, в средневековом италь­янском городе духовенство составляло 3% от числен­ности населения¹. Эту оценку подтверждает Давид-сон: «Общее количество духовенства [во Флоренции времен Данте] составляло 3 тысячи человек... на тридцать мужчин и женщин приходилось, по мень­шей мере, по одному человеку, облаченному в сута­ну»². Автор одного недавно проведенного исследования пришел к такому же заключению³.

Виллани не ошибался, говоря о 57 приходских церквях, но он приуменьшил число аббатств, в дей­ствительности их было не 5, а 7. Из 57 приходских церквей во второй половине XIII века 47 находились в городе. Кроме того, Флоренция в те времена име­ла около пятидесяти церквей и капелл в мужских и

184

 

женских монастырях. В сельской округе было около десяти приходских объединений (pivieri или pievi) со своими собственными канониками и клириками и, соответственно, большое количество приходских церквей. В городе размещались монашеские конгрегации бенедиктинцев, валломброзийцев, камальдолийцев, цистерцианцев, францисканцев, доминиканцев, сервитов, августинцев и кармелитов (в общей сложности как минимум 500 человек). Прибавим к ним 500 монахинь, насельниц 24 женских монастырей, послушников обоего пола, представителей орденов* двух больших конгрегаций (францисканской и доминиканской), братьев-мирян, санитаров монастырских госпиталей. Вполне набирается упомянутая цифра — 3 тысячи служителей Церкви. 

Нам она может показаться слишком большой. Однако для удовлетворения религиозных запросов эпохи Данте трех тысяч, пожалуй, было недостаточно: в предшествующий период доля духовенства в численности населения была гораздо выше Это объясняется, в частности, упадком соборного капитула. Выходцы из нескольких знатных фамилий, каноники собора Санта Репарата (кафедральный собор до постройки нового — Санта Мария дель Фьоре),чаще всего размещали свои резиденции вне стен Флоренции (в 1297 году только двое жили в городе), их численность к 1304 году сократилась до четырех человек, оставаясь неизменной до 1321 года. Кроме того, флорентийская церковь была обременена тяжелыми долгами, что вынуждало ее продавать земли и закладывать ренты.

 

Клир в кризисе

 

Флорентийская церковь в конце XIII — начале XIV века переживает кризис. Проявления кризиса, не составляющего отличительную особенность Флорен-

__________________________________________

* Третьи ордена (или терциарии) объединяют в своем составе мирян, стремящихся к религиозно нравственному совершенству и примыкающих к тому или иному монашескому ордену, но продолжающих жить в миру и работать по своей профессии. Например, третий орден францисканцев в настоящее время насчитывает в своем составе около трех миллионов человек. (Прим. пер.)

185

 

ции, многообразны. Прежде всего это кризис во вза­имоотношениях между папой римским и еписко­пом. Разумеется, верховным законодателем является папа, но и епископ обладает законодательными пол­номочиями: отредактированные им статуты диоцеза регулируют повседневную жизнь верующих — «от­правление культа и таинств, жизнь клириков, заве­щания и похороны, отлучение от церкви и интер­дикты. Эти статуты служат практическим руководст­вом для пасторов, сельских священников, несут в се­бе свидетельства о действующем праве, повседнев­ных обычаях и нравах»⁴. Другая причина конфликта между папой и епископом — назначение настояте­лей церквей; это право некогда принадлежало епис­копу, но теперь его присвоил папа римский. Триумф нищенствующих орденов приводит к новому кон­фликту между этими церковными инстанциями: фи­скальный иммунитет, предоставленный папой орде­нам, создает внутри диоцеза своего рода островок, на котором юрисдикция епископа не действует.

Не менее остры и многочисленны конфликты со светской властью, как, например, в 1326 году, когда епископ Флоренции своей властью освободил всех терциариев францисканского ордена от податей в пользу коммуны. Источником конфликтов служит также участие мирян в избрании настоятелей неко­торых церквей. Судебные полномочия светских и церковных властей не разграничены так четко, что­бы не возникало столкновений между ними. Более того, постоянным явлением политической жизни Флоренции было стремление ее правителей, провоз­глашавших себя добрыми гвельфами (сторонника­ми папы), держать под неусыпным контролем духо­венство, ограничивая его свободу в налоговой сфере и полностью лишая свободы действий в области по­литической. В конфликтах с правителями, которые не только не оказывают ему должного почтения, но я не проявляют благонамеренности к нему, епископ может опираться на «народ Божий», к помощи кото­рого ему доводилось прибегать и в спорах с папой. Не случайно в епископальном совете наряду с лица-

186

 

ми духовного звания заседают миряне. Участие мирян, представлявших исключительно самые влиятельные семейства Флоренции, позволяет епископу избегать крупных конфликтов с гражданской властью. Возможно, именно этим объясняется исключительно долгое пребывание в своей должности епископa Джованни Манджадори (1251 — 1273), сумевшего в период жестокого противостояния гвельфов и гибеллинов не признать себя сторонником ни тех, ни  других. Однако в большинстве случаев политический нейтралитет епископов является естественным следствием принадлежности их, как и других представителей высшей иерархии, к наиболее влиятельным семействам Флоренции и Тосканы⁵. Именно из представителей высшего общества епископ с согласия Святого Престола назначает настоятелей примерно 300 приходских церквей, хотя эти пастыри и не живут во Флоренции⁶.

Bo флорентийском духовенстве существует резкий контраст между высшими сановниками и приходскими священниками, часто вынужденными трудиться ради куска хлеба. Что касается нравов духовенства, то к сообщениям новеллистов, в том числе Боккаччо, необходимо относиться с опаской. Но и нелицеприятные суждения Данте о представителях церковной иерархии, самого папы римского среди них, не следует в обязательном порядке расценивать как чрезмерно суровые, хотя и он, случается, вторит несправедливым обвинениям. Так, поместив среди предателей, мучающихся в аду, аббата валломброзийского монастыря Тезоро Беккерию, поэт признал справедливость предъявленного в 1258 го-несчастному священнику обвинения в приверженности гибеллинам, стоившего тому жизни (Ад, XXXII, 118-120).

Ни евангельская бедность, ни целомудрие не были в чести у высшего клира, но и низшее духовенство не избежало пороков. Что касается целомудрия, то у них было некоторое оправдание: суждение папы Бонифация VIII о том, что требование соблюдать целибат должно распространяться только на представителей

187

 

трех высших рангов духовенства. Однако среди свя­щенников было немало тех, кто, пренебрегая церков­ными запретами, не брезговал денежными подноше­ниями. Умолчим о тех, чье скандальное поведение да­вало повод для пересудов в обществе (как женском, так и мужском). Но недостойное поведение одних не должно бросать тень на достоинство других. Во вре­мена Данте епископ Франческо Мональдески в ко­роткий срок пребывания во главе диоцеза (1295— 1301) явил пример качеств, коими должен обладать добрый пастырь. Иным темпераментом отличался епископ Антонио Д'Орсо, умерший в 1321 году и по­хороненный в кафедральном соборе: он был страст­ным защитником коммунальных свобод в период осады Флоренции императором Генрихом VII Люксембургским, прилагал усилия для исправления нравов духовенства, боролся против ростовщичества. Но (такова уж противоречивая натура человека!) этот са­мый прелат жил подобно важному сеньору; ходили упорные слухи, будто он охотно прощал ростовщи­ков, откупавшихся щедрыми дарами в пользу Церкви! Конечно, частые и продолжительные периоды, когда епископская кафедра оставалась вакантной (в общей сложности почти 17 лет в интересующий нас период), давали полную свободу действий не обре­мененным совестью правителям. Такими были вы­ходцы из семейных кланов Висдомини и их союз­ников Тосинги. По сложившейся традиции, Висдо­мини назначались на должность подеста, шателена (начальника крепости) или управителя неукреплен­ных населенных пунктов, подчинявшихся епископу Флорентийскому. Именно они в день вступления нового епископа в город собирались у ворот и со­провождали его в монастырь Сан-Пьер Маджоре, где он проводил свою первую ночь. Наутро они следо­вали за ним в кафедральный собор Санта Репарата, а затем, после мессы, в епископский дворец. Висдо­мини и Тосинги управляли доходами епископства (mense), имели право на почести и привилегии, присваивали часть пожертвований, деньгами и натурой, прихожан⁷. В стихах «Рая» (XVI, 112—114) некото-

188

 

рые исследователи усматривают намек на эту порочную практику обогащения за счет доходов вакантного епископского престола, которую поэт сурово осуждал. М. Пезар, однако, полагает, что стихи  «метят во всех представителей господствующего класса Флоренции, а не только в выходцев из этих семейств»⁸.

Но как бы ни относился Данте к семейным кланам Висдомини и Тосинги, он не жалел слов, порицая церковнослужителей. В чем только он не упрекал их! В скупости:

Те — клирики, с пробритым гуменцом;

Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,

Не превзойденных ни одним скупцом.

                           (Ад, VII, 46-48)

В жажде мирских благ:

Он [золотой флорин] папе мил и кардиналам мил;

Их ум не озабочен Назаретом,

Куда раскинул крылья Гавриил.

                         (Рай, .IX, 136-138)

В торговле святынями, и притом в самом Риме:

Там, где Христос вседневным стал товаром.

                        (Рай, XVII, 51)

В упадке монашеских орденов, в коррупции, гнездящейся в стенах монастырей:

Те стены, где монастыри цвели, —

Теперь вертепы; превратились рясы

В дурной мукой набитые кули.

                       (Рай, XXII, 76-78)

В лжеучености, плодящей «проповедников вздора, разбойников с индульгенцией»:

Для славы каждый что-то норовит

Измыслить, чтобы выдумка блеснула

С амвона, а Евангелье молчит...

 

Нет стольких Лапо во Фьоренце людной

И столько Биндо, сколько басен в год

Иной наскажет пастырь безрассудный...

189

Теперь в церквах лишь на остроты падки

Да на ужимки; если громок смех,

То куколь пыжится, и все в порядке.

                     (Рай, XXIX, 94—96, 103—105, 115—117)

Церкви и монастыри

 

Мы отмечали, что религиозная жизнь Флоренции времен Данте имела два равных по значению центра: баптистерий и кафедральный собор. Говорили и о том, что в каждом приходе, помимо своей церкви были многочисленные капеллы, не считая часовен монашеских орденов. Важными центрами духовной жизни являлись и храмы двух больших орденов: Санта Кроче у францисканцев и Санта-Мария Новелла у доминиканцев.

Монашеских орденов было много. Старейший — орден бенедиктинцев, церковь которого (Бадиа) ос­нована в 978 году (ее прихожанином был Данте). Позднее церковь расширили по образцу цистерцианских храмов, возможно, по проекту архитектора Арнольфо ди Камбио (церковь, которую можно ви­деть в настоящее время, была капитально перестрое­на в 1627 году). Бадиа, с колокольни которой, рас­положенной, как мы помним, на старой городской стене, на протяжении столетий церковные колокола отмеряли часы трудового дня флорентийцев, во вре­мена Данте большой роли в жизни Флоренции уже не играла. То же следует сказать о монашеском орде­не Валломброзы (ответвлении ордена бенедиктин­цев), переживавшем пору упадка, хотя в предшеству­ющие десятилетия он был в числе процветающих конгрегаций Италии, около середины XIII века на­считывал в своем составе 68 монастырей, располо­женных по всему полуострову. Во Флоренции ему принадлежала церковь Санта Тринита, построенная во второй половине XI века (во второй половине XIV века она была основательно перестроена, а ее современный фасад датируется XVI веком). Из числа орденов, живших по уставу святого Бенедикта Нурсийского, во Флоренции были представлены также

190

 

камальдолийцы, построившие в 1293 году храм Санта-Мария дельи Анджели (в настоящее время Сан-Фредиано ин Кастелло); цистерцианцы-сеттиманцы, обосновавшиеся в том же квартале города —-Сан-Фредиано; умилиаты, резиденцией которых с 125б года являлась церковь Д'Оньиссанти (в настоя­щее время сохраняющая облик, приобретенный в эпоху барокко) и которые, продолжая заниматься мытьем и прядением шерсти, стали, наряду с цистерцианцами-сеттиманцами, управляющими финансами коммуны (от ее имени и сборщиками налогов). Во времена Данте все эти ордена утратили былое величие, и поэт адресует суровое осуждение именно им, а не ордену святого Бенедикта исключительно:

.. .и для сынов земли

Писать устав мой — лишь бумаги трата.

 

Те стены, где монастыри цвели, —

Теперь вертепы; превратились рясы

В дурной мукой набитые кули.

                                  (Рай, XXII, 74-78)

Помимо бенедиктинцев во Флоренции обосновались августинцы-премонстранты и сервиты, или слуги Марии», появившиеся в городе в 1234 году по инициативе семи богатых флорентийцев и приступившие в 1250 году к строительству церкви Сантиссима Аннунциата (завершена в 1273 году, в XV веке перестроена архитектором Микелоццо). В 1250 году во Флоренцию прибыли монахи конгрегации Санто Спирито, построившие церковь, которую в середине XIV века снесли, чтобы освободить место для строительства собора, шедевра Брунеллески; им и по сей день можно любоваться. Августинцы, монахи с горы Кармель (кармелиты), поселились в городе в 1268 году, их церковь, Санта Мария дель Кармине, была основательно перестроена в XVIII веке. Другое ответвление августинского ордена — монахи конгрегации Святого Эгидия появились во Флоренции в середине XIII века; их полное название — «братья покаяния во имя Иисуса Христа», но они больше известны по насмешливому прозвищу «монахи в мешке» или «меш-

191

 

 коватые» (fratti della sacca или saccati) из за сутаны из грубого материала Они действовали во Флоренции вплоть до упразднения конгрегации в 1274 году, ус пев построить Оспедале да Санта Мария Нуова, в ко тором и служили  Августинцами были и братья джамбониты, получившие свое название по имени учредителя конгрегации святого Джованни Боно (1168—1249), некоторое время они служили в Оспедале да Сан-Галло, а затем (после 1265 года) построили в том же квартале свою церковь⁹.

Тамплиеры во Флоренции появились в 1242 году обосновавшись с 1252 года близ церкви Сан-Якопо, квартал Кампо Корболини, улица Виа Фаэнца; позднее, после ликвидации тамплиеров, эта церковь перешла во владение Мальтийского ордена (ее портик и аркада относятся к той эпохе) Как и повсюду на Западе преследуемые, во Флоренции тамплиеры по крайней мере не были подвергнуты пыткам и со жжению на костре, хотя и лишились своего имущества (в 1311 — 1312 годах) Данте, не испытывая к ним особой симпатии, в весьма резких выражениях порицал их преследователя, короля Франции Филиппа Красивого.

Я вижу — это все не утолило

Новейшего Пилата, осмелев

Он в храм вторгает хищные ветрила

                       (Чистилище, XX 91—93)

Он отправил в ад (XIX, 82—89) и папу Климента V, объявившего в 1312 году на соборе во Вьенне об упразднении ордена тамплиеров¹⁰. Но сколь бы ни бы ли велики престиж и могущество этого ордена, ни одна монашеская конгрегация не могла в эпоху Данте соперничать с двумя нищенствующими ордена ми — францисканцами и доминиканцами¹¹   Флоренция — первый город в Италии, куда в 1211 году вслед за своим создателем прибыли францисканцы, с 1218 года обосновавшись в Оспедале да Сан-Галло В том же году был открыт монастырь ордена кларисс Монтичелли, в котором они оставались до 1311 года, после чего перешли в Санта-Мария ди Монтедомини,

192

 

на Виа Фаэнтина В 1228 году францисканцы при или к строительству своего храма Санта Кроче. Проведенные недавно раскопки позволили обнаружили остатки этого храма под плиточным покрытием пола современного собора Санта Кроче, возведение которого началось в 1294 году и завершилось во второй половине XIV века. Первоначальный храм Санта Кроче, сколь бы прост он ни был, быстро стал одним из центров религиозной жизни Флоренции, особенно благодаря чудесам, происходившим на могиле блаженной Умилианы да Черки. Монастырь при Санта Кроче, сделавшийся популярным местом обучения детей из знатных флорентийских семейств, располагал большой библиотекой, где были книги только религиозного содержания. Община Санта Кроче, похоже, далеко отошла от первоначальной строгости и героической простоты своего святого учредителя, равно как и от его любви ко всем тварям, от его безмерного милосердия. Даже слишком далеко: с 1254 года францисканцы становятся органом инквизиции во Флоренции и всем регионе. Глава местной инквизиции размещается в Санта Кроче.

В 1287—1289 годы Данте поддерживал тесные отношения с Санта Кроче. Именно здесь он узнал идеал чистоты и бедности святого Франциска Ассизского, полюбил его и позднее пространно восхвалял в «Божественной комедии» (Рай, XI, 43 и след.). Он изобразил и борьбу, которая беспрестанно велась в недрах ­ордена между сторонниками первоначального устава и теми, кто хотел его исправить (Рай, XII). Данте мог знать о полемике между «спиритуалами»  и «конвентуалами», группировками внутри францисканского ордена. Одобрял ли он эту полемику? Едва ли, если судить по тому, что он написал в «Божественной комедии» (Рай, XI, XII), по намекам на противостояние серых братьев (миноритов) и черных братьев (или «братьев раскаяния»), — он определенно не одобрял подобного рода эксцессы¹²  .

Столь же смешанные чувства Данте испытывал к доминиканцам: безграничное восхищение святым учредителем ордена и раздражение из-за распрей

193

 

среди его учеников и последователей. Впервые по­явившись во Флоренции в 1219 году, доминиканцы в 1221 году обосновались в скромной церкви Санта-Мария Новелла, на месте которой в 1246 году начали строить новый, доныне существующий храм, завер­шенный лишь в 1360 году. Данте мог видеть лишь нижнюю часть его фасада. Кроме того, доминикан­цам принадлежал и храм Сан-Якопо (в настоящее время Сан-Якопо сопр'Арно, в значительной мере перестроенный; не путать его с Сан-Якопо ин Кампо Корболини, церковью рыцарей Мальтийского орде­на). Во Флоренции, как и повсюду, доминиканцы су­мели быстро занять видное место в религиозной жизни. Данте и их упрекал за отход от идеалов их святого учредителя (Рай, XII). Несмотря на это, их влияние, прежде решающее (особенно в период с 1236 по 1254 год, когда в их ведении находилась флорентийская инквизиция), оставалось существен­ным, хотя сказать, кто в интересующий нас период преобладал — они или францисканцы — невозмож­но. Тот факт, что доминиканский орден не знал оже­сточенной внутренней борьбы, пережитой их собра­тьями-францисканцами, служит доказательством их большей сплоченности и объясняет причину симпа­тии, которую они внушали к себе. Способствовало этому и исключительно высокое качество обучения в школе при храме Санта-Мария Новелла (в 1272 го­ду в ней преподавал сам святой Фома Аквинский). Именно там Данте узнал и полюбил философию то­мизма, составившую интеллектуальный костяк «Бо­жественной комедии» и двух ученых трактатов («Пир» и «Монархия»). В Санта-Мария Новелла Данте мог бы, если бы не был изгнан из родного города, слушать самого знаменитого проповедника начала XIV века — брата Джордано да Ривальто¹³.

По-видимому, все, кто во Флоренции времен Дан­те интересовался литературой и философией, стре­мились попасть на проповеди и лекции в Санта-Ма­рия Новелла; простой же народ, столь любезный свя­тому Франциску своей простотой и неведением, с удовольствием внимал проповеди в Сайта Кроче, хо-

194

 

тя францисканцы отошли к тому времени от изначальных идеалов ордена. Несомненно, Данте отразил в своем творчестве протест и возмущение современников, взволнованных, огорченных и оскорбленных постоянными распрями последователей святого Франциска. В интересующую нас эпоху распри стали особенно ожесточенными: ведь именно в эти годы множество братьев-спиритуалов бежало из монастыря Санта Кроче, спасаясь от преследований¹⁴.

Наиболее значительными из женских монастырей считались: обитель Санта Феличита, церковь которой была построена в XI веке на руинах храма времен первоначального христианства (та, которую можно видеть в настоящее время, была полностью перестроена в XVIII веке); монастырь Сан Пьетро Маджоре, пользовавшийся привилегией дать приют новому епископу в первую ночь его пребывания во Флоренции, когда он впервые прибывал в город; монастырь ордена кларисс Монтичелли, принимавший вдов и незамужних дочерей наиболее знатных  семейств Флоренции; монастырь ордена кларисс, Санта Мария ди Монтедомини, на Виа Фаэнтина; монастырь доминиканок Сан-Якопо ди Риполи, основанный в 1229 году; монастырь бенедиктинок Сант-Амброджио ин Питти; монастырь августинок Санта Мария Маддалена, в Борго Пинти. Об этих, как и обо всех прочих женских монастырях, проповедники того времени придерживались не слишком высокого мнения: один из них уверял, что нет женщин, ставших монахинями по зову религиозного чувства, поскольку в монастырь идут или из-за некрасивой внешности, или по бедности. Правда ли, что в женских монастырях царили те вольные нравы, которые описал в своем «Декамероне» злоязычный Боккаччо? В одной из его новелл рассказывается, как некий Массетто из Лампореккьо, прикинувшись немым, устроился работником в женский монастырь поблизости от Флоренции, «весьма славный своей святостью», и вскоре стал сожительствовать со всеми обитавшими там святыми женщинами, включая и аббатису (Декамерон, III, 1). В другой

195

 

новелле Боккаччо рассказывает пикантную исто­рию про аббатису, которая, желая застать посреди ночи врасплох одну из своих монахинь в объятиях ее любовника, поднимается и в темноте вместо платка покрывает себе голову штанами своего соб­ственного любовника, священника! (Декамерон, IX, 2). Вполне возможно, что в этих фривольных исто­риях отразился антиклерикальный фольклор, об­щий для западного Средневековья. Тем не менее нравы обитательниц женских монастырей Флорен­ции времен Данте отличались если не распутством, то известной светскостью: в святых обителях устра­ивали приемы с песнями и танцами! «Женские монастыри города и его окрестностей рассматрива­лись не как убежище чуждых миру душ, а скорее как респектабельное место проживания для дочерей, которых хотели спрятать от глаз мирян, или на при­даном которых хотели сэкономить, или которых не надеялись по той или иной причине выдать замуж, а также для вдов и жен, по политическим мотивам ос­тавленных мужьями»¹⁵.

 

Третьи ордена и братства

 

С давних пор в Италии существовали ассоциации кающихся грешников, из которых и сформирова­лись третьи ордена.

Третий орден францисканцев возник, по-видимо­му, во время пребывания святого Франциска во Фло­ренции в 1211 году. Его устав, в 1221 году утвержден­ный во Флоренции, быстро распространился по всей Италии. Он регламентировал жизнь терциариев, коим предписывалось жить в бедности и строгом воздержании, не носить оружия и не приносить при­сягу подеста. Позднее, с 1326 года, терциариев осво­бодили от уплаты коммунальных налогов, что нема­ло способствовало привлечению в третий орден францисканцев тех, кто стремился избежать налого­вого гнета. Этот приток ни в коей мере не снизил благотворного влияния ордена на политическую жизнь Флоренции времен Данте, когда политичес-

196

 

кие антагонизмы ощущались весьма живо, а насилие было повседневным явлением. Терциарии, по цвету сутаны из серой грубой ткани именовавшиеся «се­рыми братьями», помогали больным и нуждавшим­ся, занимались благотворительностью. Открытый и для женщин (правда, не сразу: в Санта Кроче они впервые появились только в 1244 году), третий ор­ден францисканцев содействовал развитию мисти­ческого опыта и впоследствии испытал посмертное влияние Умилианы да Черки, умершей в 1246 году и похороненной в Санта Кроче; на ее могиле соверша­лись многочисленные чудеса. Но социальное нера­венство сказывалось и здесь: четко различались про­стые «серые сестры», выходцы из народа или мелких горожан, и «баронессы», представительницы аристо­кратии и богатых пополанов. Третий орден франци­сканцев не избежал общего упадка, став в XIV веке, по мнению некоторых, в частности Боккаччо, «объ­ектом осмеяния и презрения » (но заслуживает ли до­верия свидетельство этого старого злослова?)¹⁶. Во времена Данте, который, возможно, и сам являлся терциарием ордена святого Франциска, такого, во всяком случае, не наблюдалось.

Третий орден доминиканцев тоже вышел в XIII ве­ке из ассоциации кающихся грешников. Терциарии-доминиканцы носили черную накидку (отсюда их прозвище mantellate или vestite di Santa Maria Novella, применительно к женщинам). По всей видимости, они играли менее значительную роль, чем их собра­тья францисканцы.

Братства кающихся грешников не жили общиной, в отличие от терциариев, но собирались вместе регу­лярно. Некоторые братства, называвшиеся «общест­вами» или «компаниями», формировались из муж­чин и женщин по приходам или сестьерам, иногда — по профессиям. Помимо религиозной деятельности (культ Богородицы и святых, молитвы и процессии) братства оказывали помощь своим членам, бедным и нуждающимся.

Если коротко сказать о братствах, роль которых в повседневной жизни значительна¹⁷, то они занима-

197

 

лись разными видами деятельности. Некоторые, как было показано, оставались ассоциациями кающихся грешников, другие же, не ограничиваясь ролью рев­нителей благочестия, приобретали важное значение в жизни флорентийской общины.

Все братства должны повиноваться каноническо­му обязательству: «Братство существует с момента издания епископом формального декрета о его уч­реждении»¹⁸. Понятию «братство» можно дать следу­ющее определение: религиозная организация ми­рян, признанная в качестве канонического учрежде­ния и являющаяся юридическим лицом с коллектив­ной собственностью. Братство, связанное с граждан­скими и церковными властями, вместе с тем пользу­ется определенной автономией. Стремясь к совер­шенной христианской жизни, оно творит милосерд­ные дела. Братство служит одним из наиболее эф­фективных средств, с помощью которых Церковь окормляет Божий народ, даже если, по мнению неко­торых из его членов, это лишь попытка «самооргани­зации мирян»¹⁹. Задачи братства многообразны, но могут быть сведены к двум основным. С одной сторо­ны, его члены должны вести жизнь в соответствии с религиозными предписаниями. Отсюда — усердные молитвы, почитание святых, активное участие в бо­гослужении. С другой стороны, член братства являет­ся гражданином земного града, а посему должен за­ботиться о своих собратьях, обделенных судьбой, впавших в бедность и нищету, о заключенных и пленниках, больных и умирающих, находиться близ них в последние минуты их жизни, а иногда брать на себя заботы по погребению, организации заупокой­ной мессы. Кроме того, многие братства идут в аван­гарде борьбы с ересями — задача, которая специаль­но оговаривалась в их уставах.

Древнейшее и самое влиятельное — братство Де­вы Марии, учрежденное в 1244 году и утвержденное на следующий год церковными властями. Его созда­тель, Пьетро Веронский, будущий мученик, основ­ную свою задачу видел в борьбе с ересью. Связанное с доминиканцами  храма  Санта-Мария  Новелла,

198

 

братство, называвшее себя Обществом веры и Конгрегацией Богоматери, обратилось к делам милосер дия и получило в свое управление сначала госпиталь фонтевивы, а потом госпиталь Бигалло (не путать с Лоджиа дель Бигалло на площади Санта-Мария дель Фьоре, учреждением, связанным Братством мило сердия, созданным в 1326 году).

Под влиянием доминиканцев находится и Кон грегация славящих; это первая в своем роде конгре гация, достигшая значительных успехов. Ее примеру последовали свыше десяти организаций славящих связанных с одним из крупных соборов (Санта-Ма рия Новелла, Санта Кроче, Сантиссима Аннунциата Санта Репарата, Сан-Лоренцо, Сан-Эджидио, Сан-Марко, Санто Спирито, Санта-Мария дель Кармине; или со светским братством Ор Сан-Микеле. Конгре гация посвятила себя главным образом развитию ли тургического хорового пения, уроки которого про водились каждое воскресенье. Она и возникшие пс ее примеру конгрегации участвовали во всех торже ственных процессиях. Чтобы прочнее скрепить свое единство, члены братства построили общий склег поблизости от их церкви.

Первое францисканское братство возникает в 1290 году. Приняв название «Конгрегация славящих храма Санта Кроче», оно, как и вышеупомянутые конгрегации, всецело посвятило себя литургическо­му пению. Сказанное относится и к Конгрегации храма Санта Репарата (или societas laudensium Marie Virginia), называвшейся также Конгрегацией храма Сан-Дзаноби, которая после разрушения храма Сан­та Репарата переберется в храм Санта-Маргерита а Монтичи²⁰. Члены конгрегации имели право на тор­жественное погребение в церкви или на кладбище возле нее. В 1303 году были учреждены еще две кон­грегации (при храмах Сан-Лоренцо и Сан-Марко) имевшие ту особенность, что в них принимали толь ко женщин.

Из всех флорентийских братств наиболее влия­тельным было братство Ор Сан-Микеле, учрежден­ное в 1291 году, после того как Арнольфо ди Камбио

199

 

построил помещение, предназначенное для торгов­ли зерном, на месте капеллы, посвященной святому Михаилу. Братство обладало тремя характерными особенностями: оно было исключительно светским, не владело какой-либо недвижимостью и включало в список своих членов, как живых, так и умерших братьев. Несомненно, это послужило причиной его успеха среди крупной торговой буржуазии, рассма­тривавшей братство как свое дело. Официально признанное в 1294 году епископом, оно пользова­лось значительными привилегиями. В 1318 году братство было официально признано и флорентий­ской коммуной. Руководителями братства могли быть только добрые гвельфы, иначе говоря, верные сторонники флорентийской модели демократии. В период своего наибольшего могущества (около 1365 года) братство Ор Сан-Микеле, получившее после чумы 1348 года завещанного имущества на общую сумму в 350 тысяч золотых флоринов (ог­ромное состояние), было настоящим финансовым магнатом. Но Данте, современник учреждения этого братства, не застал его в период расцвета и, видимо, поэтому ни разу не упоминает его в своих произве­дениях.

Братство Ор Сан-Микеле специализировалось на оказании помощи бедным. Среди его членов бедня­ки встречались крайне редко: в братство входили представители состоятельных семей (трудящихся среди них нет). Зато все нуждавшиеся, а в голодные годы их были тысячи, могли быть уверены, что все­гда найдут у братства денежную помощь (по шесть динаров на человека, до четырех раз в неделю во время голода). Мы говорили, что Ор Сан-Микеле вел списки получателей карточек (polizze), по которым предоставлялась помощь²¹. В список включалось в среднем до ста человек (чаще всего матери много­детных семей, вдовы с детьми, старики, инвалиды и даже люди, не имевшие средств для оплаты своего жилья). В голодные же годы помощь получали, до семи тысяч человек деньгами, продовольствием, предоставлением ночлега (в принадлежавших брат-

200

 

ству больнице и доме во Флоренции или на постоя­лых дворах), одеждой. Кассы братства, пополнявши­еся за счет завещанного имущества, никогда не пус­товали, что позволяло помогать всем нуждавшимся в городе и его округе²².

 

Глава вторая

 

Культ

 

«Народная религиозность в Средние века характе­ризовалась на протяжении всей интересующей нас эпохи (XI—XV века) определенным количеством почти неизменных черт: религия, нуждающаяся во внешних проявлениях культа, например, в том, что­бы видеть объект поклонения, и потому носящая в основном внешний характер; религия, основанная на тяге к чудесному, фантастическому, сводящаяся к постоянному ожиданию чуда, так что в конце кон­цов само чудо начинает казаться чем-то естествен­ным, утрачивая собственную трансцендентность и вообще смысл; религия антропоцентрическая, более озабоченная поисками путей спасения души, неже­ли прославлением Бога; религия, зачастую отделен­ная от морали и сводящаяся лишь к культу и добрым делам, но в любом случае к ритуалам; религия, вмес­те с тем, христоцентрическая...»¹

Эти строки одного из лучших специалистов по данной проблеме служат предисловием и руководст­вом к главе, поскольку религиозность флорентийцев времени Данте по существу не отличалась от той, что мастерски охарактеризована выше.

 

Культ и проповедь²

 

Флорентийцы, похоже, не слишком прилежно по­сещали воскресную мессу (в принципе, обязатель­ную для добрых прихожан), хотя женщины по буд­ням присутствовали на утреннем богослужении. Впрочем, мессу можно было заказать, уплатив всего Несколько динаров для поминовения усопших и за

201

 

собственное здравие. Однако бывали настолько важ­ные службы, что верующие до отказа наполняли не только церковь, но и прилегающие к ней улицы. Так было по случаю перенесения во Флоренцию мощей святого Дзаноби в январе 1301 года, когда торжества продолжались целых десять дней. Этому не следует удивляться: с XI века в обязанность христиан было вменено присутствие на мессе с начала до конца; обязательным было и причащение на Пасху — тре­бование, введенное Латеранским собором 1215 года. Ослушникам грозило отлучение от церкви, влекущее за собой запрет на погребение в освященной земле. Флорентийцы, однако, пренебрегали этими обязан­ностями. Предоставив женам и детям ежедневно сла­вить Господа, они появлялись в церкви изредка, обычно по воскресеньям. Исключениями были Пас­ха, День святого Иоанна Крестителя и торжествен­ные церемонии, в которых священное состязалось с мирским: въезд в город прелата или празднества по случаю победы.

В повседневной жизни на верующих возлагаются только две обязанности: воздержание от мяса по пят­ницам и соблюдение сорокадневного поста. Что ка­сается молитвы, то она лишь рекомендуется. Короче говоря, религиозная жизнь Флоренции времен Дан­те знала два апогея: Пасху и День святого Иоанна Крестителя, но зато уж праздновались они со всеми надлежащими церемониями, долго и пышно. По­вседневность отмечена некоторым безразличием к религии. Такова особенность Флоренции, неизмен­ная на протяжении веков, хотя флорентийцы спо­собны к мистической экзальтации, которая воспла­менит Савонаролу в конце XV века. Но исключение лишь подтверждает правило.

Культ отражает это безразличие. От его древних форм не остается ничего, кроме нескольких прояв­лений, особенно на Святой неделе. В пятницу клир и верные преклоняли колена и целовали распятие, по­ставленное на коврике перед главным алтарем; в суб­боту свечу, зажженную в храме Санта-Мария Сопра Порта, приносили в сопровождении большой про-

202

 

цессии в Баптистерий, затем, после благословения, переносили в храм Санта Репарата, колокола кото­рого после мессы начинали перезвон.

Зато проповеди³ в рассматриваемую эпоху стали придавать особое значение. Прежде она являлась прерогативой епископа, который, однако, брал сло­во лишь в редких случаях (Пасха, Майский праздник, праздник святого Дзаноби, являвшегося, наряду со святой Репаратой, покровителем Флоренции). Что касается каноников, то они были обязаны читать проповедь тридцать два раза в год, в частности во время Рождественского и Великого постов.

С 1250 года проповеди произносят регулярно и часто. Проповедь была доверена доминиканцам и в меньшей мере францисканцам. Была ли проповедь исполнена благочестия? Если верить Боккаччо, «про­поведи монахов в наши дни чаще всего изобилуют остротами, пустой болтовней и всяческой ерундой» (Декамерон, заключение). Мне возразят, что Боккач­чо отнюдь не беспристрастен в вопросах религии. Однако Данте не менее суров. Он произносит те же слова, что и Боккаччо:

Теперь в церквах лишь на остроты падки

Да на ужимки; если громок смех,

То куколь пыжится, и все в порядке.

(Рай,ХХIХ, 115—117)

Впрочем, мы знаем, что даже лучшие, наиболее благочестивые проповедники, чтобы понравиться публике, не стеснялись щеголять показным, заимст­вованным знанием (за это их и упрекает Данте). Они разглагольствовали, например, об астрологии, о пе­реселении душ, о языческой мифологии, или, как не­редко случалось, о дожде и о погоде. Немало в пропо­веди «красивостей»: фамильярных сравнений, ост­рот, намеков на известных лиц или события город­ской жизни.

Важно отметить разницу в проповедях домини­канцев и францисканцев. Доминиканцы, подготов­ленные лучше, специально обученные, строго дер­жались правил композиции и следовали типовому

203

 

плану: тема (thetna), введение (introductiу), изложе­ние по пунктам (divisto), иногда также вводные разъяснения к предмету изложения (prothetna) и дробная разбивка материала (subdivisio). Францис­канцы, верные духу учителя, говорили совершенно свободно, предаваясь вольной импровизации и не стесняясь, дабы тронуть сердца смиренных слушате­лей, вместо введения предаться шутовству и юродст­ву, рискуя предстать чудаками в глазах разумных, здравомыслящих людей: пример был подан самим Франциском Ассизским.

Не стесненная жесткими рамками риторическо­го периода, проповедь лилась совершенно свобод­но, изобилуя безыскусными притчами, поражая во­ображение простолюдина примерами чудесного и назидательного.  Всеми этими приемами умело пользовался один из самых знаменитых проповед­ников брат Ремиджио Джиролами, возможность слушать которого была у Данте. Настоятель и пре­подаватель монастыря Санта-Мария Новелла, уче­ник и друг святого Фомы Аквинского, восприимчи­вый к различным наукам, философ, историк, поэт, Ремиджио умер в 1319 году в возрасте 84 лет, окру­женный всеобщим уважением. Но, может быть, именно чрезмерная тяга к знаниям, риторическим приемам, лести, расточаемой в адрес высокопос­тавленных персон, и навлекла на проповедника критические упреки Данте. Зато у последнего не было возможности послушать преемника Ремид­жио, доминиканца Джордано да Ривальто (1260—1311), проповедовавшего во Флоренции в  1303, 1304, 1305 и 1309 годах. Его ценили за эрудицию (он знал древнееврейский и немного древнегречес­кий язык), начитанность в латинской и древнегре­ческой литературе, умение овладеть аудиторией благодаря ученому, но вместе с тем и понятному стилю изложения. В своих проповедях он обличал роскошь и распутство, порицал ростовщичество и страсть к наживе, превозносил великие достоинст­ва бедняков...⁴ О нем можно сказать, что «даже если бы оказались утраченными все прочие историчес-

204

 

кие и культурные документы [...], в боговдохновенных речах брата Джордано мы нашли бы исчерпы­вающую картину общества конца XIV века»⁵.

 

Процессии, паломничества и реликвии⁶

 

Жажда зрелищ, один из существенных компонен­тов народной средневековой религиозности, нахо­дит наиболее полное удовлетворение именно в про­цессиях. Бывали процессии экстраординарные, та­кие, как описанный выше перенос мощей святого Дзаноби или через три года доставка в Баптистерий фрагмента облачения Христа и костей святых Якова и Алексия. Но и обычные шествия получались не ме­нее пышными, например, ежегодная процессия в честь святого Дзаноби, проходившая под музыку, или более частые процессии цехов в честь их свя­тых покровителей (особенно многолюдная — в честь святой Агаты, защищавшей, как верили, город от пожаров, наиболее распространенного в те вре­мена бедствия). Однако с процессией в честь свято­го Иоанна Крестителя, о которой уже говорилось и которая собирала, можно сказать, весь город и нема­лую часть обитателей контадо, не могла сравниться ни одна другая. Каждая церковь Флоренции имела своего святого покровителя, в честь которого, по крайней мере раз в. год, устраивали процессию: в об­щей сложности за год набирается добрая сотня та­ких шествий! Наряду с ними по улицам города про­ходили шествия Конгрегации славящих — с развер­нутыми хоругвями Девы Марии, в самой гуще тол­пившегося народа. Короче говоря, в течение всего года длинной чередой следовали процессии, дости­гая апогея на Пасху и в День святого Иоанна Крести­теля — одни в пределах прихода или ремесленного цеха, другие в масштабах города, собирая десятки тысяч участников. Но флорентийцы, обладавшие изрядной долей природного скептицизма, не дохо­дили в проявлениях религиозного энтузиазма до крайности. Так, например, в 1262 году, когда движе­ние флагеллянтов точно морской прилив захлест-

205

 

нуло Центральную Италию, граждане Флоренции захлопнули перед их носом ворота города, а затем изгнали из сельской округи. Спустя пятьдесят три года история повторилась⁷.

Народная религиозность Средневековья находи­ла выражение и в паломничествах⁸. В те времена от­правиться в паломничество было делом нешуточ­ным, сопряженным с угрозой для жизни самого па­ломника, поэтому отправке в столь опасный путь предшествовало принятие «героического реше­ния», ни в коей мере не связанного с удовлетворе­нием материальных интересов. Разумеется, имела значение «естественная надежда на обретение вож­деленного здоровья — для самого себя или близко­го человека», но побудительным мотивом всегда был «дух покаяния, а отнюдь не поиск возбуждаю­щих нервы приключений». Такое понимание сред­невекового паломничества, поддержанное боль­шинством специалистов, в полной мере относится к флорентийцам времен Данте. Как и у всех палом­ников, у них были три цели: святые места в Палес­тине, могила святого апостола Петра и Сантьяго-де-Компостела. Одеяние паломников не зависело от того, в какое место они направлялись (длинный плащ с капюшоном, круглая шляпа с широкими по­лями, посох, сума, знак на плаще — кокиль, изобра­жение средиземноморской раковины, — у отправ­лявшихся в Сантьяго-де-Компостела и крест у шед­ших в Иерусалим). Называли они себя по-разному, соответственно тому, к какой святыне шли: palmiere — совершавшие паломничество в Святую землю, откуда (точнее, с берегов Иерихона) они привозили пальмовые ветви; romeo — направляв­шиеся в Рим; peregrino или pellegrino — паломники в Сантьяго-де-Компостела.

Самым престижным считалось паломничество в Святую землю. «В иерархии объектов поклонения Иерусалим, бесспорно, затмевал все прочие». Во вре­мена, когда Крестовые походы отошли в область пре­даний славной старины и стали поводом для благо­честивых обетов, флорентийцы были вынуждены

206

 

ограничиваться паломничествами, объединяясь для этого в специальные братства «крестоносцев». Стоит ли серьезно относиться к этим «крестоносцам», зная, что они освобождались от налогов и от уплаты дол­гов? Но можно ли так легко их осуждать, помня об опасностях, которым они подвергались в пути? Жи­телю Флоренции было проще всего совершить па­ломничество в Рим — не потому, что путь был менее опасен (шайки разбойников нагоняли страху на пут­ников), а просто расстояние короче, даже если его преодолевали пешком. В Риме паломник отправлял­ся в базилику Святого Петра помолиться на могиле апостола, а затем — в храм Святого Павла на могилу второго апостола. В Риме можно было поклониться святым мощам апостолов Варфоломея, Якова Млад­шего, Филиппа, Симона, Иуды, Андрея, Матфея. Ини­циатива папы Бонифация VIII, провозгласившего 1300 год юбилейным, придала дополнительный блеск этому паломничеству. Сотни тысяч паломни­ков со всей Европы отправились в 1300 году в Рим; среди них были и два знаменитых флорентийца: Данте, вспоминавший «наплыв толпы» на мосту Свя­того Ангела (Ад, XVIII, 28—30), и хронист Джованни Виллани. Однако поток паломников в Рим, как и в Сантьяго-де-Компостела, не иссякал никогда. Для флорентийцев паломничество в Испанию представ­лялось настоящей экспедицией, однако наиболее благочестивые (их было немного), как, например, лучший друг Данте, поэт Гвидо Кавальканти, застав­ляли себя его совершить.

О том, что паломничества в эпоху Данте были по­вседневным явлением, свидетельствует сам поэт. «В то время года, когда многие люди отправлялись в путь с целью увидеть благословенный образ, остав­ленный нам Иисусом Христом в свидетельство о са­мом себе [плащаницу]... случалось, что паломники проходили по нашей улице» (Новая жизнь, XL). Он, как и мы, подразделяет паломников на три катего­рии. Данте сравнивает себя с паломником, прино­сящим «жезл с пальмовым листом» (Чистилище, XXXIII, 78), и вновь вспоминает о плащанице:

207

Как тот, кто из Кроации, быть может,

Придя узреть нерукотворный лик,

Старинной жаждой умиленье множит.

(Чистилище, XXXI, 103-105)

Конечно, чаще всего флорентийцы посещали мо­гилу святого Франциска Ассизского, благо она была неподалеку. Жители Флоренции времен Данте, судя по всему, не горели желанием совершать дальние экспедиции, какими были паломничества к святым местам. Видимо, можно согласиться с суждением Давидсона, в коем звучит разочарование: «Кто любил комфорт или не имел достаточных средств, тот ог­раничивался прогулкой к храмам Сан-Галло или Санта-Мария Примерана на Пьяцца да Фьезоле»⁹. Можно было также пойти помолиться в церквушку Сан-Джованни деи Кавальери или перед чудотвор­ным образом Мадонны в капелле Святой Марии Магдалины.

Культ святых реликвий занимал особенно важное место в народной религиозности Средневековья. Боккаччо откровенно потешался над ним, рассказы­вая, как брат Чиполла, пообещавший крестьянам по­казать перо ангела Гавриила, открыл сундук и, к сво­ему великому изумлению, не обнаружил там ничего, кроме угля, подложенного проказниками-ребятами вместо пера. Однако этот находчивый человек сумел выпутаться, заявив, что в сундуке лежит именно тот уголь, который разжигали, подвергая мучениям свя­того Лаврентия (Декамерон, VI, 10). Количество свя­тых реликвий было огромно, а их подлинность зача­стую сомнительна¹⁰. Вполне серьезно показывали флакон с молоком Девы Марии, прядь волос Магда­лины, посох святого Иосифа (будто бы исцелявший паралитиков). «Простые люди верили, что реликвии обладают подлинно чудесными свойствами, по­скольку в них живет святая и божественная сила Христа, Девы Марии и просиявших на земле свя­тых»¹¹. Кроме того (и это обстоятельство, несомнен­но, имело большее значение), в вере, которая никог­да не упускала из виду земной аспект религии, «при­сутствие реликвий святого мученика в городе пред-

208

 

ставляло собой своего рода талисман, которому при­писывались чудотворные свойства и который кре­пил солидарность среди членов городской общи­ны»¹². Одной из причин горячего почитания святого Дзаноби и святой Репараты была вера в то, что Фло­ренцию спасло от готов их заступничество, о чем рассказал хронист Виллани¹³.

 

Суеверия и магия

 

Где проходит граница между культом святых ре­ликвий и суеверием? Некоторые аспекты этой про­блемы удивительны даже не сами по себе, а тем, как реагировала на них инквизиция. Так, вполне невин­ный, на наш взгляд, обычай делать и получать подар­ки по обету расценивался инквизиторами как пре­ступная попытка избежать участи, предуготованной Богом. Безобидные, по нашему мнению, кабалисти­ческие знаки и толкование снов получили столь ши­рокое распространение, что Данте не преминул упо­мянуть о них устами Уголино:

... зловещий сон меня потряс,

Грядущего разверзши покрывало.

(Ад, XXXIII, 26-27)

Считали несчастливыми определенные дни неде­ли: понедельник — для коммерсантов, четверг и пят­ницу — для всех без исключения.

Астрологии стоило бы посвятить целую главу, тем более что Данте дает повод для этого; он не стыдится признать, что, родившись под знаком Близнецов (пе­риод с 21 мая по 22 июня), талантом своим обязан созвездию:

О пламенные звезды, о родник

Высоких сил, который возлелеял

Мой гений, будь он мал или велик!

(Рай, XXII, 112-114)

И при этом, странным образом противореча са­мому себе, он полагает, что ад — наиболее подходя­щее место для магов и прорицателей:

209

... каждый оказался странно скручен

В том месте, где к лицу подходит грудь;

Челом к спине повернут и беззвучен,

Он, пятясь задом, направлял свой шаг

И видеть прямо был навек отучен.

(Ад, XX, 11-15)

Противоречит себе Данте и в том, что твердо ве­рит в реальность огненного шара, появление кото­рого на небе возвестило о смерти Августа (Пир, II, 14). Это такое же заблуждение, как и вера во влияние звезд и в возможность предсказывать будущее, изве­стное одному лишь Богу. Давидсон в связи с этим на­поминает, что лишь около 1435 года, спустя более ве­ка после смерти Данте, астрологию перестали отож­дествлять с астрономией. В интересующую нас эпо­ху вся Флоренция верила, что Баптистерий построен при благоприятном стечении звезд, что звезды по­могали восстановлению Флоренции Карлом Вели­ким, а победа на Кампальдино в 1289 году была пред­речена громким криком, огласившим весь город. Бо­лее того, коммуна не принимала ни одного важного решения, предварительно не проконсультировав­шись с именитым астрологом. И даже такой рассуди­тельный рационалист в делах политики, каким был Дж Виллани, твердо верил, что наводнение 1333 го­да, разрушившее во Флоренции все мосты, объясня­ется сближением семи планет точно так же, как и праведным гневом Божиим (Хроника, XI, 2).

Среди официальных астрологов во времена Данте не было знаменитее Франческо Стабили, прозванно­го Чекко д'Асколи. Пройдя курс астрологии в Болонском университете, он в 1327 (?) году прибыл во Фло­ренцию, чтобы занять официальную должность аст­ролога и личного врача герцога Карла Калабрийского. По причинам как политического (он нелицепри­ятно отзывался о дочери герцога Калабрийского Иоанне, будущей королеве Неаполитанской), так и «научного» (вызвал к себе ненависть флорентийских врачей) характера он был приговорен к смерти и в сентябре 1327 года заживо сожжен на костре; тогда же были преданы сожжению его книги. Вполне веро-

210

 

ятно, что Данте имел в виду именно его, выражая собственное отвращение к магам и прорицателям, тем более что Чекко заявлял о своей глубокой непри­язни к Данте, в поэме «Жестокая», заслужившей вос­хищения Петрарки, потешаясь над лженаучными представлениями, нашедшими отражение в «Божест­венной комедии».

От астрологии до магии всего лишь шаг, и это рас­стояние люди средневекового Запада, в том числе и флорентийцы, преодолели очень быстро. Тогда ве­рили в превращение металлов и суеверно боготво­рили золото: папа Климент V велел скоблить напиль­ником золотой флорин, а полученную золотую пыль глотал! Верили в некромантию и в чудеса, которые прочно связывали со святостью и считали ее зри­мым доказательством. Скептик Боккаччо серьезно (или как бы серьезно) рассказывает многочислен­ные истории о магии. Так, мадам Дианора требует от синьора Ансальдо майский сад в середине января, и ему с помощью некоего некроманта удается выпол­нить эту просьбу (Декамерон, X, 5). В том же роде и трогательная история о синьоре Торелло, который благодаря султану, своему другу, ночью переносится из Египта в Павию (Декамерон, X, 9). Или еще: лов­кий обманщик дон Джанни превращает молодую женщину в кобылу (продолжение истории выходит за рамки приличия, поэтому мы отсылаем читателей к тексту новеллы) (Декамерон, IX, 10). Верили в чудо­действенную силу растений, и тот же Боккаччо рас­сказывает, как благодаря удивительному порошку растительного происхождения некий аббат усыпил Феррондо, чтобы переспать с его красавицей женой (Декамерон, III, 8). Но, вне всякого сомнения, всех очаровательнее история о гелиотропе, камне, обла­давшем свойством делать невидимым того, у кого в данный момент находился. Данте, похоже, в это ве­рил (Ад, XXIV, 93). Впрочем, все средневековые авто­ритеты в области естественной истории (Плиний, Исидор Севильский и другие) придерживались об­щего мнения, расходясь в незначительных деталях, что гелиотроп приобретает упомянутое свойство

211

 

только после того, как натереть его соком, получен­ным из листьев растения с таким же названием — ге­лиотроп. У Боккаччо есть история о том, как два лю­бителя глупых шуток уговорили некоего простака сделаться невидимым благодаря гелиотропу; сам рассказчик, по всей видимости, не заблуждался на счет достоверности легенды о чудесном камне (Де­камерон, VIII, 3). Верили в любовный напиток, в кол­дунов и ведьм, в зловредную силу воронов, сов и да­же некоторых цветов (в частности, зеленого цвета). Перечень суеверий можно продолжить, некоторые дошли до наших дней и еще живы в деревнях.

Но, пожалуй, наиболее примечательным было от­ношение духовенства: клир жил, с головой погрузив­шись в атмосферу суеверий. В 1300 году епископ Флоренции запретил доминиканцам заниматься ал­химией и колдовством¹⁴.

Таким образом, народная религиозность во Фло­ренции времен Данте соответствует определению, данному специалистом¹⁵. Это была «наглядно-дейст­венная» религия. Ее главными признаками были: процессии, хоровые молитвы, культ святых, среди которых важнейшее место занимала Дева Мария, по­читание апостолов, паломничества, неотступная мысль о Страшном суде и воздаянии в загробной жизни, обилие чудес. Всему этому есть убедительные свидетельства в «Божественной комедии», где встре­чаются почти все перечисленные атрибуты. Некото­рые из них преобладают: неотступная мысль о Страшном суде и вечных карах в загробной жизни, главенствующая роль Девы Марии и ее почитатель­ниц (в том числе Беатриче), культ святых (среди них святой Бернар, святой Франциск, святой Доминик и святой Фома), почитание апостолов (прежде всего Петра), процессии (упоминаются в «Аду» и «Чисти­лище»), хоровое пение (особенно в «Раю», представ­ленном в виде одной большой симфонии).

Испытывала ли религиозность флорентийцев влияние святого Франциска и святого Доминика, ко­торое в странах Западной Европы в XIII веке было преобладающим?¹⁶ Что касается святого Франциска

212

 

(о влиянии святого Доминика исследований нет): непохоже, чтобы во времена Данте его великие запо­веди находили воплощение (жизнь по Евангелию, героическая бедность, подражание Христу вплоть до готовности претерпеть мучения, любовь ко всем Бо­жьим тварям, радость и бодрость духа, прощение обидчикам). Произведения Данте служат лучшим то­му свидетельством. Вы не найдете в них ни проще­ния обидчикам, ни любви ко всем Божьим тварям, ни подражания Христу. Напротив, они преисполнены жгучей, ничем не прикрытой ненависти к политиче­ским противникам; ментальной и физической жес­токости, находящей свое выражение в том мрачном наслаждении, с каким поэт описывает чудовищные казни; в его отношении к осужденным на муки. В ко­нечном счете они пронизаны не религией, должен­ствующей быть невыразимой любовью (любовь присутствует разве что в высших сферах Эмпирея), а непреклонным желанием наказывать и преследо­вать побежденного противника, мелочным взвеши­ванием заслуг и грехов, пессимистическим отноше­нием к человеческой природе — короче говоря, мы видим смесь мстительной ярости и необузданной надежды, несомненно, присущих его мрачному ге­нию, терзаемому страстями. Данте никак не может быть учеником Франциска Ассизского. Его фило­софская система вполне адекватна томизму, поэт, бесспорно, гораздо ближе к доминиканцам — раци­онализмом, вкусом к наукам, широтой ума и взгля­дов, пристрастием к достоверности и истолкованию. Сказав о вдохновенном поэте, обратимся к сми­ренному народу Божьему. Приходится констатиро­вать, что влияние францисканцев на протяжении всего XIII века неуклонно ослабевало¹⁷. Два приме­ра: имя Франциск, крайне редкое до 1280 года, в по­следующие годы начинают употреблять чаще, но все равно: доля Францисков не превышает 0,5%, это имя занимает 22-е место, далеко позади таких имен, как Пьеро, Джованни или Якопо. Что касается влия­ния францисканцев в сельских пригородах, то их действия, непоследовательные и бессистемные, ста-

213

 

новятся заметными позднее. Распри, сотрясавшие орден в конце XIII века (Флоренция была главным в масштабах всей Италии центром движения миноритов-спиритуалов), вызвали сначала растущую не­приязнь к конвентуалам, а затем, после поражения спиритуалов (1312—1314 годы), к ордену в целом. Кроме того, тот факт, что францисканцы исполняли функции инквизиции, слишком часто собирали по­жертвования (строительство собора Санта Кроче требовало больших средств) в сочетании с другими мотивами, перечень которых был бы слишком длинным, обусловили суровое отношение Данте к сынам святого Франциска Ассизского и резко осла­били их влияние на религиозную жизнь Флоренции его времени.

 

Глава третья

 

Изгои¹

 

Евреи²

 

В истории еврейской диаспоры ее итальянская се­мья «не только самая древняя, но и единственная не знавшая перерывов в своем существовании на новой родине»³. На протяжении веков итальянские евреи не подвергались преследованиям и не были отвер­женными, мирно сосуществуя с итальянским наро­дом, без осложнений и потрясений⁴.

Во Флоренции сколь-либо значительной еврей­ской общины не было вплоть до XV века. Когда еврей Бенжамин Йонас, отправившийся из Испании в 1159 (?) году в путешествие по свету, дважды проезжал по Италии (туда и обратно), во Флоренции он не встре­тил своих единоверцев, тогда как в Пизе насчитал де­сятка два еврейских семей, в Лукке — семей сорок и весьма многочисленную общину в Сиене. Во Фло­ренции евреи появляются лишь в начале XV века, хо­тя и раньше не было никаких препятствий; они при­были по официальному приглашению коммуны, чтобы составить конкуренцию местным ростовщи-

214

 

кам, требования которых становились нестерпимы­ми⁵. Однако численность евреев во Флоренции еще долго оставалась незначительной.

Взаимоотношения евреев с Церковью на протя­жении длительного периода регулировались Поста­новлением о евреях (Constitutio de Judaeis), обнаро­дованном папой Каликстом II (1119— 1124). Оно га­рантировало привилегии, которыми пользовались их предки, и основные гражданские и религиозные права, а также предоставляло защиту от всякого рода преследований и посягательств против личности и имущества. Однако в 1215 году желание папы Инно­кентия III искоренить ересь нашло свое выражение в том, что IV Латеранский собор свел евреев до поло­жения вечных рабов⁶, обязав их носить одежду, отли­чавшуюся от одежды других граждан, запретив им появляться на публике в течение трех последних дней Страстной недели, лишив права занимать офи­циальные должности, поставив под жесткий кон­троль всех новообращенных в христианство и за­претив заниматься ростовщичеством⁷. Подвергаясь после 1235 года преследованиям инквизиции, евреи, хотя и освобожденные в 1247 году папой Иннокен­тием IV от обвинения в совершении ритуальных убийств (иначе говоря, умерщвления христианских детей для использования их крови в ритуальных це­лях), оказались между постановлением Каликста II и репрессивными, дискриминационными решениями IV Латеранского собора. С тех пор они влачили жал­кое существование изгоев, заложников, козлов отпу­щения и невинных жертв антисемитизма, корни ко­торого, увы, в христианстве⁸.

В хозяйственном отношении евреи теоретически обладают правом заниматься любой профессией. Фактически их выбор ограничен торговлей и ремес­лом, прежде всего ткачеством (шелк, шерсть, лен) и окрашиванием сукон. В связи с этим их отсутствие во Флоренции, одном из центров текстильного про­изводства в Европе, кажется удивительным. Главная сфера их деятельности — ссудные операции, где они занимают первое место. Ростовщичество запрещено

215

 

церковным интердиктом, подтвержденным решени­ями IV Латеранского собора, предписывавшими воз­держиваться от «получения тяжких и чрезмерных процентов»⁹; но ссуды под умеренные проценты раз­решаются, и евреи специализируются на этом виде деятельности. Хотя им и запрещается вступать в цех, они активно осваивают профессии, включенные в цеховую организацию, — особенно их много среди врачей. Повторим, присутствие евреев во Флорен­ции времен Данте было столь незначительным, что мы не можем сказать о них что-либо определенное.

В завершение этой темы напомним, что первое гетто во исполнение распоряжения папы римского появится в 1555 году в Риме¹⁰. Во Флоренции гетто разместится в самом центре Старого города и будет ликвидировано в XIX веке; на его месте располагает­ся современная Пьяцца делла Репубблика. Что каса­ется отличительного знака для евреев, то он появит­ся во Флоренции лишь в 1446 году (кружок из жел­той ткани на груди), хотя употребление его предпи­сывалось еще в 1215 году решением IV Латеранского собора. Во Франции евреи носили круглый матерча­тый значок, пришитый на левой половине груди, и остроконечный колпак.

Как Данте относился к евреям и иудаизму? Он знал историю еврейского народа (трактат «О народ­ном красноречии», I, VI, 5; I, VII, 8). Ему было извест­но, что евреи, перешедшие Красное море, но убояв­шиеся последовать за Моисеем, так и не увидели Земли Обетованной (Чистилище, XVIII, 133—135). Он упоминал о завоевании Палестины (Чистилище, XX, 109 и след.). Он поместил двух евреев в круг чет­вертый своего «Чистилища», где подвергаются нака­занию унылые (Чистилище, XVIII, 130—135). Зато в рай он отправил, вместе с Беатриче, Рахиль, символ созерцательной жизни, Сарру, Ревекку, Юдифь и Руфь (Рай, XXXII, 8—12). Рахиль упоминается и в другом месте (Ад, IV, 55—60). Данте не преминул от­править в ад Кайфу, представив его распятым на кре­сте (Ад, XXIII, 115—120); четвертому поясу, в кото­ром мучаются предатели величества Божеского и

216

 

величества человеческого, он дал название Джудекка (Ад, XXXIV); здесь терпит мучения Иуда, стисну­тый в одной из трех пастей Люцифера (Ад, XXXIV, 61—63)¹¹. Само название Джудекка служит, бесспор­но, прямой смысловой отсылкой к гетто, которые в Средние века, например, в Венеции, назывались именно так¹². В «Божественной комедии» встреча­ются имена наиболее известных персонажей Ветхо­го Завета. Можно было бы заключить, что Данте знал Священную Историю. Но все же интереснее вер­нуться к некоторым стихам, чтобы сделать более важные выводы¹³. Для Данте нет ни малейшего со­мнения относительно того, что евреи являются из­бранным народом (трактат «О народном красноре­чии», I, VII, 6), но после явления Спасителя это свое качество они утратили. Отныне народом Божиим являются христиане. Началом несчастий евреев по­служило предание Христа на казнь (Ад, XXIII, 123; Рай, VII, 7). Их стали ассоциировать с неверными (Ад, XXVIII, 87; трактат «Пир», И, VIII, 9). Можно ли на­звать Данте антисемитом? «Он лишь выражал сужде­ния относительно иудаизма, распространенные сре­ди христиан его, да и не только его, времени и осно­ванные на Новом Завете...»¹⁴ Но, быть может, недо­статочно ограничиться этим высказыванием, зная, что католическая церковь со времени II Ватиканско­го собора признает наличие в подобном суждении элементов антисемитизма. Данте был убежден, что разрушение Иерусалима и рассеяние еврейского на­рода были праведной карой за смерть Христа (Чис­тилище, XXI, 82—84; Рай, VI, 92-93; Рай, VII, 19-51). Всякий раз, когда он говорит о еврейском народе, «отчетливо звучит нота проклятия по адресу этого неверного народа»¹⁵. Этим объясняется и почтитель­ное отношение Данте к ветхозаветным пророкам и героям, а также к миссии, возложенной на императо­ра Траяна, которого он поместил в рай (Рай, XX): наказать евреев разрушением Иерусалима. Короче говоря, Данте разделял господствующую идеологию своей эпохи, видевшую в евреях, как и в еретиках, из­гоев христианского общества¹⁶.

217

 

Еретики¹⁷

 

Если верить брату Джордано, в 1304 году во Фло­ренции не было еретиков. По крайней мере, они не осмеливались открыто заявить о себе. Ко времени Данте Флоренция уже давно не средоточие ереси ка­таров, каковым она была в середине XII века, когда давала приют епископу церкви катаров в Италии или подвергалась отлучению от Церкви (1173 год) за поддержку патаренов (термины «патарен» и «ка­тар» ошибочно использовались как синонимы) — обвинение, кстати, так и осталось недоказанным¹⁸. В следующем столетии, несмотря на эдикт 1216 года, запрещавший занимать высокие должности лицам, заподозренным в ереси, флорентийским подеста в 1244—1245 годах был некий гражданин Бергамо, оказывавший покровительство еретикам. Впрочем, еретики могли находить и городе, и в контадо под­держку отдельных семей крупного пополанства и гибеллинской знати, пренебрегавшими угрозами инквизиции¹⁹. Однако флорентийские катары ока­зались бессильны перед проповедью и действиями воинствующего доминиканца Пьетро Веронского и в середине XIII века закончили свои дни на костре, как и несколько гибеллинов, лишь заподозренных в симпатии к катарам (часто, не имея достаточных ос­нований, гибеллинов приравнивали к катарам). Яр­кий пример подобного рода преследований — по­смертное осуждение вождя гибеллинов Фаринаты дельи Уберти, умершего в 1264 году, которого Данте отправил в ад вместе с эпикурейцами, хотя и считал его достойным человеком (Ад, VI, 79; X, 32 и след.). Создание светских братств (о которых мы уже гово­рили) под руководством того самого Пьетро Верон­ского очень помогло искоренению ереси; тех, кому удалось выжить, заставили замолчать и загнали в подполье. Действительно ли Флоренция была сво­бодна от еретиков в XIV веке? Мало вероятно, учиты­вая, что в 1321 году арестовали епископа-катара, причисленного к патаренам, который, очевидно, был «последним епископом-катаром в Западной Ев-

218

 

ропе, о котором остались упоминания в источни­ках»²⁰. В 1340 году флорентийский инквизитор до­носил, что город служит прибежищем большого ко­личества патаренов — обвинение, строившееся, ве­роятнее всего, не на доктринальном уровне: под­линное учение катаров, некогда получившее рас­пространение среди аристократии, городской вер­хушки и ремесленников, в городах было давно забы­то. Лишь в сельской местности оно еще сохраняло своих последних сторонников²¹.

Что бы ни говорили о ереси катаров во Флорен­ции времен Данте, она была лишь одной из немно­гих в начале XIV века. В 20-е годы этого столетия в го­роде появилась новая секта; ее члены называли себя «апостольскими братьями» или «братьями апостоль­ской жизни». Секта пришла из Северной Италии, точнее, из Пармы, где была создана около 1260 года мирянином Джерардо Сегарелли, проповедовавшим абсолютную бедность, подражание Христу и апосто­лам. Без кола и двора, в лохмотьях, собирая милосты­ню на пропитание, не имея внутренней иерархии, непрерывно переходя из одного города в другой и повсюду проповедуя отречение от мира, апостоль­ские братья быстро нашли сторонников. Подверга­ясь с 1296 года по распоряжению папы Бонифа­ция VIII преследованиям, став мишенью для нападок со стороны инквизиции, Сегарелли и его сподвиж­ники, среди которых было много женщин, в 1300 го­ду взошли на костер. Однако память о них продолжа­ла жить. В конце XIV века флорентийский новеллист Франко Саккетти в «Трехстах новеллах» (новелла 101) вывел одного из них — правда, в облике лице­мера и сладострастника.

Эстафету подхватил Дольчино Торниелло из Но-вары, простой и любезный человек, вызывавший симпатии людей; в 1303 году он похвалялся тем, что возглавляет секту из 4 тысяч сподвижников. Среди них было много флорентийцев, в том числе предста­вителей духовенства, рыцарства и богачей. Подняв восстание, обреченное на поражение, Дольчино с ближайшими соратниками был в 1307 году сожжен

219

 

на костре. Древний комментатор «Божественной комедии» уверяет, что он умирал целый день, что конечно же неправда.

Был ли Данте захвачен ересью Дольчино? Прежде всего отметим, что «Дольчино — единственный представитель еретических движений эпохи Данте, о котором поэт упоминает в «Божественной коме­дии» [...] однако Дольчино характеризуется здесь ско­рее как военный предводитель, нежели еретик [...] и воспоминание о нем не лишено известной симпатии в отношении этой безнадежной борьбы и даже неко­торого восхищения смелостью еретика»²². Тем не ме­нее Данте отправил Дольчино в ад наряду с другими еретиками и раскольниками, где те подвергаются жестоким казням:

Не так дыряв, утратив дно, ушат,

Как здесь нутро у одного зияло

От самых губ дотуда, где смердят:

Копна кишок между колен свисала,

Виднелось сердце с мерзостной мошной,

Где съеденное переходит в кало.

(Ад, XXVIII, 22-27)

Осуждал ли Данте в лице Дольчино и его секты мятеж против церковной иерархии, призыв к то­тальной духовной свободе и к жизни общиной, да­вавшей повод к обвинению в аморальности? Дейст­вительно, проблема отношения Данте к ереси суще­ствует. Он проводил различие между ересью и схиз­мой: последняя представлялась ему гораздо более тяжким грехом, поскольку угрожала единству Церк­ви²³. Однако он одобрял и борьбу с ересью, что сле­дует из хвалы Доминику и одобрения крестового по­хода против альбигойцев (Рай, XII). Таким образом, мы должны присоединиться к мнению лучших спе­циалистов²⁴, что Данте не принадлежал ни к одной из еретических сект своего времени: ни к вальден-сам, действовавшим во Флоренции в конце XIII — начале XIV века, ни к катарам, о которых он знал и обрек их в «Божественной комедии» на мучения (Ад, IX, X) среди тех (император Фридрих II, Фарината,

220

 

кардинал Убальдини, Кавальканти), которых обще­ственное мнение обвиняло в симпатиях к движе­нию катаров. Однако в этом вопросе следует прояв­лять разумную осмотрительность: Пезар убедитель­но показал, что отношение Данте к Эпикуру и к уче­нию о бессмертии души, которое Эпикур отрицал, оказывается своеобразным камнем преткновения. Даже если эпикуреизм как философская доктрина и человеческая мудрость «вызывал уважение, а иногда и восхищение Данте», поэт не мог признать, что ду­ша умирает вместе с телом, как учили Эпикур и его последователи; он не соглашался и с тем, что эпику­реизм как политическая секта несет ответствен­ность за раскол Италии²⁵.

Инструментом борьбы с ересями служила инкви­зиция, обязанности которой во Флоренции испол­няли францисканцы монастыря Санта Кроче, мона­хи в серых сутанах, парами ходившие с оружием в руках по улицам города в сопровождении нотариу­са, под пытками вырывавшие признания, а затем подвергавшие виновных различным наказаниям (от денежного штрафа до сожжения на костре). По­следнее применялось столь часто, что Данте вспо­минает о нем:

Я, руки сжав и наклонясь вперед,

Смотрел в огонь, и в памяти ожили

Тела людей, которых пламя жжет.

(Чистилище, XXVII, 16—18)

Инквизиция заставила всех, не исключая и арис­тократов, бояться себя: слова «гибеллин» и «еретик» в политическом жаргоне флорентийских гвельфов служили синонимами. Усердие инквизиторов вызы­вало тем больше сомнений, что имущество осужден­ных еретиков делилось равными долями между пап­ством, инквизицией и коммуной (на эти деньги строили собор Санта Кроче и новые городские сте­ны 1284 года). От взглядов усердных инквизиторов не ускользало ничего: чтобы вызвать подозрение, до­статочно было иметь еретическую книгу или ока­заться замеченным за одним обеденным столом с

221

 

еретиком. Даже невинная шутка считалась предосу­дительной. Как рассказал Боккаччо, инквизитор пре­следовал некоего простака, более богатого деньгами, нежели умом, имевшего неосторожность отозваться о вине, будто оно столь хорошо, что «и сам Христос выпил бы его с удовольствием» (Декамерон, 1,6). Бок­каччо не единственный, кто обвинял инквизиторов в «злостном лицемерии»: они носили оружие, но уча­ствовать в ополчении им не позволял духовный сан. Вместе с тем не следует представлять себе инкви­зицию как нечто несгибаемое и непоколебимое. Подозреваемый всегда имел возможность отречься от заблуждений, правда, при условии, что откроет имена сообщников. В этом случае удавалось отде­латься легким штрафом или, самое большее, тюрем­ным заключением. Непреклонной инквизиция ос­тавалась лишь в отношении атеистов. Данте убеди­тельно свидетельствует об этом, поместив двух ате­истов, названных эпикурейцами, в огненные моги­лы (Ад, X) — инфернальный образ земных костров инквизиции.

222

Оглавление          Наверх           Biblio Italia