А.Л.Доброхотов

Данте Алигьери

  - Москва: "Мысль", 1990. - 208 с.

Глава  VII.  VITA NUOVA

Данте и его поэма никогда не знали забвения, но слишком точно сбылось предсказание Каччагвиды: «Твой крик пройдет, как ветер по высотам...» Новая жизнь «Комедии» начиналась лишь тогда, когда та или иная эпоха достигала высот своего разви­тия и кто-то из ее великих обнаруживал, что эта поэма—нечто большее, чем поэтическая энцикло­педия средневековья (см. историко-литературный анализ И. Н. Голенищева-Кутузова — 20). Воз­можна ли новая жизнь Дантовой философии и была ли она чем-то, кроме свода знаний средне­вековья? Э. Жильсон посвятил свой основательный труд доказательству того, что Данте — поэт, и только поэт (см. 85). Но даже если мы допустим, что нам точно известно место поэта в духовной жизни эпохи, сумеем ли мы так же точно объяс­нить философу, где в его идеях кончается мир понятий и начинается мир образов и на чем осно­вывается способность понятия не только обобщать данное, но и порождать невиданное? Нет сомне­ния, что поэтическое воображение позволило Дан­те гармонично соединить в великом сюжете мно­гие учения и идеи средневековых мудрецов. Почти все теоретические конструкции «Комедии» можно возвести к тем или иным источникам, и наличие некоторых оригинальных комбинаций идей мало

188

 

что меняет в нашей оценке поэмы Данте как свода достижений средневековой мысли, поскольку эти новации также носят вторичный характер. Но сто­ит нам чуть отвлечься от вылавливания идей в тексте «Комедии» и обратить внимание на то це­лое, элементами которого являются концептуаль­ные построения, как мы увидим, что идеи потому и нашли себе такое удобное место в структуре поэ­мы, что сама ее художественная стихия приобрела характер философии.

По крайней мере одна интуиция Данте делает его поэму фактом истории философии. Данте пер­вый (и, может быть, единственный) ощутил, что современный ему духовный мир есть нечто большее, чем идеи и течения, его составляющие. Он попы­тался вглядеться в лицо своего века, и это ему удалось. Данте увидел зрелое средневековье как целое. Его эпоха богата гениями, но они были слишком заняты своими делами, чтобы посмот­реть на современность с высоты теории. Даже Иоахим Флорский и его ученики были погружены в заботы святого духа, и дух культуры средневе­ковья не существовал для них как самостоятельная реальность. Данте сознательно берется судить свое время, и, что бы ни вдохновляло его — астрологи­ческие расчеты или политические предвиденья,— выводит колоссальную формулу века, создавая «Комедию». Особенно наглядна его интуиция в изображении групп политиков или философов: ан­тиномии, полагает Данте, несовместимы только в суетной повседневности, но эпохе они-то в первую очередь и нужны, это ее строительный материал, на котором она проявляет свои синтетические силы, или, говоря языком Дантовой филосо­фии духа, любовь. Данте гордился своей беспар­тийностью; биографы видят в этом только выра-

189

 

жение политической позиции или черту характера, но Данте просто не мог совместить свою миссию с узкой кастовостью. Он должен был стать созна­нием эпохи, а не ее персонажем.

В свете этого приобретают философский харак­тер многие его размышления и образы, не оформ­ленные в концепцию. Историзм «Комедии» про­ложил пути идеям Дж. Вико и историзму XVIII— XIX вв. Мечта о Риме будущего и обличение «жад­ности» перекинули мост через буржуазную эпоху к современному критицизму. Персонализм Данте, его предпочтение индивидуума абстракциям созвуч­ны гуманизму XX в. Но здесь мы говорим о том, что стало философией впоследствии. Для Данте все это входит в единую интуицию рождающегося нового века, интуицию, обостренную эсхатологи­ческим чувством финального характера этого века. Не итогами средневековья и не зарей Ренессанса была философия «Комедии», а свидетельством рож­дения самостоятельного типа культуры, который коренился в духовной действительности XIII в., но не воплотился в социальную действительность.

Посмотрим на основные черты этого типа куль­туры, обрисованного в поэме Данте. Философия любви, появившаяся в новом облике благодаря Франциску и Данте, требует такой системы цен­ностей, которая опиралась бы на столь же новую эмоциональную культуру. Ее сердцевина — уве­ренность в тождестве этического и эстетического начал, коренящемся в тайне личности. Личность для Данте — это загадка богоподобия человека, которую надо не разгадывать, а воплощать в жизнь, где она и проявится в свободе, любви, творчестве. Но главное условие воплощения — са­мо существование индивидуума. Данте не был оди­нок в своем ощущении первичности индивидуума:

190

 

его современники — Дунс Скот, Оккам, Экхарт — создавали философию индивидуума и этику воли в полемике с абстрактным рационализмом некоторых течений схоластики XIII в. Но никто, кроме него, не соединил теоретическую и эмоциональную сто­рону персонализма. Живопись после Джотто начи­нает двигаться в этом направлении, но, естествен­но, ею руководит инстинкт художника, а не теория. Только Данте удалось в идеальном равновесии удержать все аспекты общей для ряда деятелей культуры интуиции. Тайна Беатриче в том, что она индивидуум, личность и идеальная сила в одно и то же время. Другими словами, она конкретный человек, неповторимый душевный мир и персонализация небесной мудрости. Это предопределяет и характер любви Данте: она — событие его личной жизни, проявление в личном сверхличных ценностей и прорыв в мир универсального смысла. Мож­но сказать, что слияние «лица» и «символа» в живой индивидуальности и любовь как соответст­вующее индивидуальности чувство есть формула персонализма, выработанного культурой XIII в. Заметим одну особенность Дантова путешествия. При чтении «Комедии» ее герой воспринимается как постоянная составляющая действия, а ланд­шафты и события — как переменная. Но если вос­пользоваться подсказками Данте и обратить вни­мание на изменения в духовном облике героя, то переменной станет он сам, а постоянной — три ми­ра, в которых герой побывал. Эволюция «я», скры­тая динамикой сюжета, — показательный пример персонализма эпохи.

Когда Данте говорит о двойном благословении своей поэмы, на которую возложили руку земля и небо («Рай» XXV 2), он также дает своеобраз­ную формулу интуиции новой культуры. Без тя-

191

 

готения земных начал, дробящих единое на многое, вовлекающих всякую плоть в поток страстей, нель­зя представить себе индивидуальность. Но эти же силы могут ее и обезличить. Поэтому необходимо благословение «снизу», обеспечивающее равновесие. Благословение «сверху» также необходимо, чтобы личность не растворилась во всеобщем. А так как поэму свою Данте считал священным творением и подражал небесному творцу, насколько мог, то в его поэтическом самосознании выразилось и по­нимание задач человечества в целом. Из плена эгоизма и корысти люди должны вырваться в мир истории, а историей может быть только такой ряд событий, когда нечто, оставаясь собой, становится в то же время другим; сохраняя связь с землей, принимает благословение неба. Данте полагает, что осуществить это можно жизнью, а не идеей, и потому соединяет идеи в художественное целое. Здесь — редкий в истории культуры сознательный переход от логоса к мифу, причем к мифу, который служит утверждению нового типа логоса.

Что это действительно так, подтверждено недав­но исследователями и переводчиками Гегеля на английский язык Дж. Доббинсом и П. Фассом (см. 76). Они выяснили, что в «Феноменологии духа» прослеживается сквозная система аллюзий на «Бо­жественную Комедию», причем благодаря этому выясняется, что многие идеи Гегеля имеют близ­кое соответствие в теоретическом универсуме «Ко­медии». Таким образом, Гегель проделал обратный путь, возможность которого была заложена в «Ко­медии»: он превратил ее миф в логос. Можно пред­положить, что философия всегда развивалась имен­но так, кристаллизуясь из мифопоэтической сти­хии в одних эпохах и соединяя свои раздробленные силы в мифопоэтической стихии — в других.

192

 

 

КОСМОС ДАНТЕ

194

 

195

 

ИЕРУСАЛИМ

 

Чистилище

195  

 

 

 

Райская роза

196

 

Оглавление          Наверх           Biblio Italia